«Строгая линия носа, чуть вздёрнутого на кончике шаловливо и прелестно… Алые губы, тонко очерченные и по-детски наивные… Тёмные брови, острые и длинные, разлетающиеся к вискам, как крылья ласточки… Лёгкая улыбка ничем не омрачённой души…» – просто процитировал я старого сластолюбца.
Айгерим ответила положительно-мотивирующими знаками ответного внимания: спросила, читал ли я Ауэзова в оригинале (знак краснеющей стыдливости в ответ), и наш диалог полился ручьём по благодатной почве классической литературы и казахской культуры в целом. Я не преминул сообщить Айгерим, что я писатель, желая усилить впечатление обо мне как об интеллигентном немолодом человеке, что тоже сыграло положительную роль.
Я решил перейти к более персональной, чем переписка, коммуникации и пошёл в наступление ещё одной цитатой: «…Голос её, удивительно приятный и в разговоре, в песне был совершенно пленительным. Звук тянулся, как ровная тонкая шелковая нить. Никогда ещё эта песня так не волновала и не раскрывалась с такой глубиной. Абай слушал её, как молитву, и только раз осмелился поднять глаза…». И добавил: «Есть ли у Абая шансы услышать голос прекрасной Айгерим? Вживую». Таким старомодным жестом я пригласил Айгерим на наше первое свидание, она согласилась, и через пару похожих встреч мы начали встречаться.
Наши отношения были почти платоническими, не говоря уже о том, чтобы съехаться и пожениться. В стране, в которой к тому времени доля разводов приближалась к ста процентам, и даже самые консервативные молодые люди где-нибудь в отдалённых регионах не стремились к столь статистически провальным мероприятиям, как брак, у нас даже идеи об этом не возникало, не то что разговоров. Однако наша ментальная связь, нежность и внимание, глубокая и прочная эмоциональная связь никогда не прерывались между нашими душами и нейротрансмиттерами, несмотря на порою невысокое качество связи информационной…
«Должно быть, Айгерим меня потеряла», – вдруг осенило меня. Я поспешил к ней.
***
Добрался до моей Айгерим я пешком, чего уже давно не делал. Для многочисленных камер видеонаблюдения, налепленных, кажется, на каждый уличный фонарь, пролёт моста или дорожный знак, я оставался невидимкой: пешеход всё ещё практически не идентифицируем, не нарушает никаких правил и, следовательно, не может быть оштрафован, а значит, не послужит делу обогащения корпораций, которые эти камеры ставят; для них всё ещё куда важнее автомобили, нарушающие скоростной режим или заезжающие за линии разметки.