Я не двигаюсь, моя кожа холодеет в воде, а я не смею пошевелиться, застыв от нахлынувшего ощущения близости к чему-то запретному, священному.
– Вода, чтобы умывать. Растения, чтобы расцветать. Дым, чтобы веять. Огонь, чтобы полыхать.
Пение продолжается. Корнелия, Лизель и Хильда стоят ближе всех ко мне, но даже их слова звучат приглушенно, будто те, кто поет, больше не осознают, что произносят, будто весь мир затих, прислушиваясь к разговору, происходящему в моей голове.
«Наши жрец и жрицы никогда не допустят, чтобы дикая магия была принята, – заявляет Перхта с нескрываемым высокомерием. – Особенно когда представлять эти неприятные изменения будет она. Ей нельзя доверять. Она только разочарует тебя, как и ее брат».
Мою грудь сдавливает, сердце разрывается на части, но я сжимаю губы и закусываю щеку, пока на языке не появляется металлический привкус.
Хольда отвечает не сразу. Неужели она думает, что я стану спорить с Перхтой? Буду доказывать, на что способна, и поклянусь, что я не мой брат?
Где Абноба? На чьей стороне в этом споре она?
Я ничего не говорю. Ничего не делаю. Просто сижу в воде, пойманная в ловушку ядовитых слов Перхты.
«Ты не станешь вмешиваться, – бросает Хольда Перхте. – У Фредерики будет лучшая возможность из всех, какие я только могу ей предоставить».
«Я не стану вмешиваться, – соглашается Перхта. – Но если она подвергнет нас опасности, ты не сможешь уберечь ее от меня».
Воздух вырывается из купален с резким хлопком, от которого у меня вибрирует в ушах.
Пение вокруг продолжается, но теперь в нем слышны энергичные нотки, которые пробиваются сквозь монотонное звучание. Тем временем Корнелия опускает чашку в пруд, зачерпывает воду с несколькими веточками розмарина и выливает ее мне на волосы.
– Вода, чтобы умывать, – повторяет она в такт пению женщин. – Растения, чтобы расцветать. Дым, чтобы веять. Огонь, чтобы полыхать.
Прикосновение ее пальцев успокаивает. И моя дрожь, которую прежде я не замечала, утихает.
Слова Перхты прокручиваются у меня в голове. В них звучат уверенность и твердость намерений богини.
Я прижимаю ладонь к клейму на животе. К клейму на бедре. К третьему – на груди.
Три клейма Дитера. Шрамы, которые он оставил на моем теле.
Внезапно я ощущаю запах горелой плоти, слышу отдаленные крики – мои крики, – и мне хочется