Мотель «Привал дальнобойщика»
Мотель "Привал дальнобойщика" стоял немного в стороне от основной трассы, словно застенчиво прячась за вековыми тополями. Это был неброский, невзрачный двухэтажный сарай, облицованный выцветшим сайдингом, который когда-то, возможно, был бежевым, но теперь представлял собой нечто среднее между грязно-серым и бледно-желтым. Неприглядный вид мотеля был его визитной карточкой, говорящей о том, что здесь не ищут комфорта и роскоши, а лишь временное пристанище от дорожной усталости.
Над входом висела полуразбитая вывеска, неоновая надпись на которой "МОТЕЛЬ" мигала, теряя букву "Т" каждые несколько секунд, создавая эффект пульсирующего света. Под ней, на потрескавшейся стене, висело объявление, написанное от руки, гласившее: "Кофе. Душ. Девушки." Это было всеобъемлющее предложение для уставшего путника, который не требовал многого от жизни.
Йорген, поправив на животе застегнутую, но все равно не справляющуюся со своей задачей рубашку, побрел к мотелю. Его шаги были тяжелыми, а одышка усилилась, несмотря на то что он только что выпил пива. Кажется, даже легкий подъем к крыльцу был для его тела серьезным испытанием.
Внутри царил тусклый свет. Старые, пожелтевшие лампы накаливания едва освещали потертый холл, где стоял такой же потертый диван с выбитой обивкой. В воздухе висел плотный, почти осязаемый запах, который Йорген мог бы описать как квинтэссенцию всех мотелей мира: запахи несвежей еды, сигаретного дыма, дешевого дезодоранта и некой неопределимой затхлости. Он привык к ним. Это был запах его "дома вне дома".
За стойкой регистрации, освещенной такой же тусклой лампой, сидела полная, безразличная женщина лет пятидесяти с накладными ресницами и усталым выражением лица. Она даже не подняла глаз, когда Йорген подошел. Все было понятно без слов.
– Комната на час, – хрипло произнес Йорген, доставая мятую купюру.
Женщина кивнула, взяла деньги и, не говоря ни слова, бросила на стойку ключ с прикрепленным к нему тяжелым деревянным брелоком. Номер – "7".
Йорген направился по коридору, освещенному тем же тусклым светом. Стены были окрашены в какой-то блеклый, больничный зеленый цвет, который не добавлял уюта. Из-за некоторых дверей доносились приглушенные звуки: смех, обрывки разговоров, иногда – короткие, глухие стоны. Здесь жили своей жизнью, которая была одновременно и скрытой, и явной.