Они шли мимо «кладовочки»… Главврач, только что бывший столь изящно-умно-велеречивым и великодушно-спокойным вдруг вздрогнул, побледнел и сухими губами процедил:
– Ах… Нет… Забыл, видимо, прикрыть окно – и со страхом, жалкими глазами очччень маааленького человека посмотрел на дверь «кладовки». – Ничего… Ничего… Это пустяки…
«Хм, кладовочка-то эта с замочком, да с ключиком… Секретец есть…» –подумал Машиах, а вслух, пытаясь развеять страхи хозяина, начал следующее:
– Позвольте… О русских… Да, хмурые, да, поротые веками… Я перешлю вам книги Чехова, Гоголя… Понимаете – профессор подыскивал аргументы – Ну, вот, например… Я недавно из Чехии… Знаете, у них в языке слово «семья» звучит как «родина», а слово «родина» по-чешски «власть»… Хм… Когда чехов, бывает, упрекают, почему они не оказали сопротивления фашизму, они, не желая подробно объяснять свои нравственно-либеральные и мировоззренческие позиции, коротко-грустно отвечают: «Мы сберегли Чехию, себя». А я говорю: «А вот русские не такие миляги, как вы, положили 20 млн. жизней… Вас, в том числе, защищая»… Молчат, отходят…
Фон Доппельт, казалось, не слушал. Он был «в себе»… Или в той «кладовочке».
– Почему, герр Машиах, вы избегаете процедуры просвечивания – главврач, озираясь, точно подталкиваемый кем-то, устремился к зеркалу и вперил в него свои жëлтые глаза – Вы что-то скрываете? Что? Где? В голове? Ниже? За пазухой? Так вам никогда не удастся покинуть наш изолятор! Никогда!.. – и после паузы – газы, эти вредные газы… – он резко повернул голову в сторону вошедшей с тележкой Фредерики… Это остановило его бред.
Служанка расставила на столе приборы, поставила тяжëлую фарфоровую супницу, закуски, горячее (металлическое блестящее блюдо размером с 20 дюймов под колпаком) и три разных графина с напитками.
– Вы опять… Господин доктор, пожалуйста, отойдите от зеркала. Вы сами меня просили…
– Да? Что? Ах, да… Спасибо… Конечно… Ах, какой запах!… Гармония обывательской жизни имеет этот чудесный, жирный, тëплый запах, не правда ли? Прошу к столу, герр Машиах! –Стефан Иероним был уже «собой» и явно предвкушал гастрономические радости… – В этом графине – самогон… Сегодня на хрене… Он всю хрень вышибает… Я, знаете ли, не могу по этому замку долго ходить… Зеркала эти… Маски… Столько теней прошлого… Они смотрят… отовсюду… На нас! А я-то слышу их… Вижу… Часто в профиль… Нос, один глаз… В этом графинчике – сидр, а в третьем морс. Прозит!