– Не волнуйся, мама, – сказал он на прощание. – Все говорят, что к Рождеству война закончится и мы вернемся домой.
Так же, как и он, больше миллиона молодых немцев прощались в тот день со своими матерями.
Так же, как и он, они старались успокоить матерей, обещая, что скоро все закончится, что это вопрос нескольких дней.
В те дни все тевтонские газеты трубили о грядущих победах. Уверяли, что война закончится еще до Пасхи. Что план, разработанный несколькими годами ранее генералом Альфредом фон Шлиффеном, гарантирует быстрый успех. Что этот план настолько безупречен и эффективен, что о его провале и речи быть не может. Немцев газеты рисовали непобедимыми гигантами, которым Голиаф в подметки не годится. Разбить галлов, войти в Париж и захватить всю страну – вопрос нескольких дней. Никаких сомнений.
Но прошло Рождество, и 1915 год показал более чем миллиону молодых немцев, более чем миллиону их матерей и всему более чем шестидесятипятимиллионному населению Германии, что планы – это одно, а действительность – другое. На помощь французам пришли британцы, и вместе они сумели остановить продвижение германских войск к Парижу. Теперь силы были равны, и линия фронта огненной чертой рассекла сердце Европы от Ла-Манша до Швейцарии. Смертоносная траншея. Капкан, в который попал единственный сын Ортруды. Его часть находилась во Фландрии и Артуа, неподалеку от Арраса, в краю серого неба и переменчивой погоды. В краю, где надежда умирала в агонизирующем adagio, в краю, откуда не было возврата.
Так что несколько дней превратились в несколько недель, и еще несколько недель, потом недели превратились в месяцы, и Ортруда оказалась в таком же капкане, что и ее сын. Только траншея была другая – ее скромный дом возле Магдебургского собора. Там, под сенью готических башен собора, в котором покоился прах Оттона Великого, короля франков и первого императора Священной Римской империи, она ждала. Ждала и привыкала к одиночеству и тоске. Постепенно тоска настолько прочно вошла в жизнь Ортруды, что, казалось, ее можно было видеть, слышать и осязать.
А еще Ортруда привыкла к тишине, к фотографиям на ночном столике, к грязным ботинкам в прихожей, к завалу на письменном столе, к тому, что одежда только зря пылится в шкафах… Со временем она привыкла обедать за столом в компании двух пустых стульев, на которых когда-то сидели ее муж и сын.