Он укусил один пирожок.
– БЕЗ ВКУСА?! – вскрикнул он через пару секунд. – Это… это обманка! Это пирожок из пластилина!
Дрэганфрут осторожно ткнула лапкой подушку.
– И кресло, похоже, из снов, где тебе удобно, но ты просыпаешься – и всё исчезает.
Свет в комнате не мерцал. Он был абсолютно ровным. Ни тени, ни бликов. Время не шло – оно стояло. Секунды казались одинаковыми, как бусины на нитке.
– Здесь ничего не происходит, – шепнула Василиса. – И от этого… страшно.
– Скука – не когда «ничего не делают», – сказала Дрэганфрут. – А когда не чувствуют. Когда настолько одинаково, что душа засыпает.
Пухлый уже ходил по комнате кругами. Он менялся. Обычно – весёлый, ироничный, немного бурчащий. Сейчас – молчаливый, серый.
– Я не знаю, сколько мы здесь, – произнёс он. – Десять минут? Час? День? А имеет ли это вообще значение?
– Нет! – Василиса вскочила. – Нам нужно выйти! Мы не можем тут остаться!
– А зачем выходить? – спросил голос. Не чей-то. Просто голос – ровный, вежливый, сонный.
Из стены медленно вышло существо. Оно было как комбинезон из пустоты: ни лица, ни рук – только мягкий силуэт. Оно подошло к Василисе и предложило чашку.
– Чай. Без вкуса. Без цвета. Без тревог.
– Это кто? – спросила она, отступая.
– Я – Скука, – прошептало оно. – Ты меня всегда недооценивала. Я тише страха. Спокойнее стыда. Но я забираю всех. Без боли. Без крика. Просто… оставайся. Здесь безопасно. Здесь ничего не случится. Никогда.
– А мне нужно, чтобы что-то случалось! – выкрикнула Василиса. – Чтобы сердце билось, чтобы были смыслы, выборы, даже ошибки!
Существо отступило.
– Но это же утомительно, – сказало оно. – Усталость – причина, по которой я побеждаю чаще всего.
– Нет, – покачала головой Василиса. – Ты побеждаешь, когда я больше не верю, что могу что-то изменить. Но я могу. Я просто иногда забываю.