Почему все поверили в это, необъяснимо. Массовый психоз. Матрица коллективного сознания обладала огромной энергетической силой.
По замыслу «свыше» необходимо было создать условия, при которых вирус навсегда бы стал частью населения планеты. Установители правил ввели 21-дневный карантин для всех заболевших. Именно в течение этого периода людям не рекомендовали выходить на улицу. Единственным исключением были походы в магазин за антидепрессантами и выгул собак. Правительство и полиция контролировали неукоснительное следование правилам, и у них был в этом свой мотив. Свежий воздух и витамин Д лишали вирус активности и, в конечном итоге, патогенности. В то время как отсутствие солнца и свежего воздуха способствовало проникновению и встраиванию вируса в молекулы РНК. Таким образом, всего через пару недель карантина вирус становился неотъемлемой частью хозяина и излечиться было уже невозможно. За двадцать один день люди полностью меняли свой поведенческий паттерн и даже начинали мыслить по-другому. По прошествии данного периода человек привыкал потреблять информацию на генетическом уровне, кроме того, вирус уничтожал в человеке ген, отвечающий за критическое мышление. Отныне люди уже не сомневались в собственной правоте. Блокирующий ингибитор теперь не работал. Каждый считал себя правым во всем. Так раздвоение сознания стало приобретать массовый характер. В каждом переболевшем человеке появлялась вторая личность. Ни первая, ни вторая друг о друге не подозревали. Базовый гендерный стержень при этом был неизменен. То есть, мужчина оставался мужчиной. Тем не менее стали появляться двойные мутации, когда внутри мужчины развивалась некая другая гендерная субличность, выходившая за привычные рамки, мужчина/женщина. У обеих были разные точки зрения, у каждой – своя. Каждая была уверена в своей безошибочной правоте и не признавала компромиссов.
Данный синдром получил неофициальное название синдром «Билли-Милли».
Страх перед вирусом сломал в людях уверенность, что завтрашний день будет лучше предыдущего. Люди начали верить не в хорошее завтра, а в относительно приемлемое настоящее, и что завтра будет еще хуже.