и отогнать эти видения Антон не может, даже закрыв глаза. Его последние мгновения на арене пытаются слиться с недавними воспоминаниями Августа: Калла, подманивающая его ближе; Совет, собравшийся поздно ночью в командном пункте; Калла, уткнувшаяся лбом в его плечо; голубь, оттиснутый на сургучной печати, скрепляющей конверт, перед тем, как бумагу разорвали; Калла, Калла,
Калла…
– Я в полном порядке, – говорит Антон. Голос чужой. Голос хорошо знакомый. Глаза открываются, мир перед ними перестает расплываться. Его прежнее тело лежит ничком на арене. Все еще истекает кровью, хотя игрок Восемьдесят Шесть уже мертв. – Прошу прощения. Довольно отвратительное зрелище.
Извинения достаточно, чтобы сконфузить стражницу и вынудить ее безропотно отступить обратно в тронный зал. Антон не покидает балкона – пока еще нет. Он окидывает взглядом арену, отмечает многотысячные толпы, плотно прижатые к веревочным заграждениям. Его пальцы обхватывают перила, костяшки становятся гладкими, как мрамор, серебряные кольца вдавливаются в длинные фаланги.
На каменных стенах балкона висит геральдический щит. Само присутствие здесь его сознания доказывает, что побег прошел успешно, причем никто из бесчисленных свидетелей ничего не заметил. Несмотря на понимание сделанного, он все же столбенеет, подойдя ближе и увидев в металле отражение светлых волос, тщательно расчесанных и убранных под корону. Это лицо Августа Шэньчжи. Тело Августа Шэньчжи. Единственное отличие – черные глаза, на свету отливающие не синим, а пурпурным. Глаза Антона.
Бредовое состояние возникает внезапно. Смех вырывается наружу, и Антон осознает, что смеется именно он, лишь когда видит конвульсии своего отражения – это ты издаешь эти звуки. На балконе тронного зала больше никого нет. Это ты разодет в шелка, наряжен в самого принца.
Расстояние между тем местом на арене, где он стоял, и балконом, откуда на него смотрел Август, невероятно велико. Однако он сумел перескочить, даже не вглянув на Августа, даже не выдав себя недвусмысленной вспышкой. Не осталось никаких улик, свидетельствующих о том, что он сделал, – если не считать лужи крови посреди арены, отравленной ци, которую он, умирая, вычерпал из предыдущего тела, чтобы сделать топливом для перескока. Последствие дилетантского эксперимента.