Немногим позже наевшийся до отвала Михаил вместе с Семёнычем расчехляли в сарае оставленный деду на хранение «ИЖ» с коляской. Мотоцикл был на ходу, дед за техникой следил, оставалось только залить бензину.
– Да трохи есть у меня, дам тебе. Опосля самому надо ехать за бензином-то, на генератор. Свет у нас часто отключают, по порыв какой, то на подстанции авария, – Семёныч достал канистру, – Всё ведь рук просит, да ремонта, а чего, кому наша деревня чичас нужна. Колхоза нет, фермер вон там в коровнике ещё чего-то телепается, да тоже поди скоро в город уберётся.
– Я съезжу завтра, привезу бензин, не тужи, – сказал Михаил деду, – И если ещё что нужно ты скажи.
– Ну, коли так, ладно. Поедешь, так я тебе канистры дам, заезжай.
Михаил поправил чехол на коляске, протёр бак и собрался было заводить мотоцикл, на крыльце показалась Клавдия Петровна с сумкой в руках:
– Мишань, на-кось вот тебе, на первое-то время. Чего на сухомятке сидеть, а тут сваришь себе. А чего дак и к нам приходи на ужин.
Дед сделал Михаилу знак обождать, сам сходил в дом и вернулся с закупоренной пробкой бутылью, в которой плескалась прозрачная, как слеза жидкость. Михаил понял, что это самогонка и усмехнулся, подмигнув деду, тот ему ответил тем же, а баба Клава сделала вид, что этого перемигивания не заметила.
– Спасибо, Клавдия Петровна, – Михаил заулыбался, вот ведь, как домой приехал, жена так не приняла его, как здесь.
Ехал Михаил осторожно, нога плохо слушалась, рука болела, в боку ныло и стреляло. Остановившись у поворота на старую дорогу, Михаил достал пачку cигaрет и стал смотреть, как качается за опушкой высокий лес.
«Вот я развалина! – сердито думал он, – Нога болит, рука немеет, ну богатырь, ни дать, ни взять! Как бы тут по запчастям не развалиться! Ладно, авось наладится, надо только гимнастику продолжить, как доктор велел».
Приехав домой, Михаил достал гостинцы и параллельно думал, что станет делать во дворе, за что взяться в первую очередь. Клавдия Петровна положила ему домашнюю жирную курицу, по банке топлёного масла и сметаны, а ещё обёрнутый коричневой бумагой шмат сала. От его запаха у Михаила слюнки потекли, не сдержался, тут же достал купленный вчера хлеб и армейским ножом тоненько нарезал благоухающее перчёно-чесночным духом сало.
Жизнь показалась ему сейчас не такой уж и плохой, а даже совсем наоборот! Глянув на дедову бутыль, он покачал головой и убрал её подальше, от соблазна. Нельзя ему сейчас, иначе можно и не вынырнуть обратно.