Перед выходом на мгновение замер в прихожей, задержал дыхание и открыл дверь. Кондиционированный воздух в холле был свеж, сегодня – с ароматом хвои. Лифт, коридор, сканер отпечатков – всё привычное. Только внутреннее ощущение непривычное. Словно бы весь маршрут стал коридором к сцене. А он – участником представления, которого не просил, но на которое всё-таки вышел.
Михаил сел в кабину автоматакси и на секунду пожалел, что больше нельзя сказать водителю, как в юности:
– Только без радио, ладно?
Машина вежливо заговорила голосом актрисы, умершей лет десять назад:
– Пункт назначения: Комитет по цифровым правам. Примерное время в пути: 18 минут. Хотите обзор новостей или тишину?
– Тишину. И, пожалуйста, не говори больше голосом моей юности. Это странно.
Мужской баритон с готовностью ответил:
– Ваш запрос принят. Приятной поездки.
Машина мягко тронулась, и Михаил стал наблюдать за улицей.
Пешеходов почти не было – в основном дроны-курьеры, роботы с контейнерами, пару раз – человек в экзоскелете, с опознавательным знаком «инвалид».
На перекрёстке огромный рекламный экран вещал:
«Они учатся. Они чувствуют. Пора признать – мы не одни.»
Под слоганом – улыбающийся сервис-робот с глазами-пикселями и лозунг:
«Либерация начинается с эмпатии!»
Михаил хмыкнул.
– Эмпатия, запрограммированная маркетологами. Это вам не Тьюринг, это Швыринг. Проверка на внушаемость.
Мимо проплыл полицейский дрон, словно акула с мигалкой. За ним – мусоровоз без окон, везущий, возможно, не только мусор.
Он посмотрел в окно – в стекле отразилось его лицо:
– И я в этом тоже. Один из – едущий в комитет, который решит, что считать разумом.
У кафе стояла девушка. Настоящая. Играла с робособакой. Та виляла хвостом – а может, антенной – и тихо булькала, как будто радовалась. Михаил поймал себя на мысли:
– А ведь кто-то уже говорит «он» про таких. А я до сих пор думаю «оно». И кто из нас – не в ногу?
Такси плавно съехало на выделенную полосу и ускорилось. Здания становились всё более стеклянными и одинаковыми. Лицо Михаила вновь отразилось в стекле – теперь оно казалось не просто уставшим, а участливым к оригиналу. Как будто он заранее знал, что его ждёт, но всё равно идет как на эшафот. Ну, ладно, не так мрачно. Но как на место публичной экзекуции – точно!
– Подумать только, – пробормотал он. – Когда я учился, мы ещё спорили: есть ли у ИИ сознание. А теперь спорят, сколько ему платить.