Берджесс произносит нужные фразы и Арнольд начинает проваливаться на следующий уровень воображения. Одна небольшая фантазия внутри всеобщей, ничего технически сложного.
– Я представляю себя ребенком, – повторяет он за Дональдом.
– Теперь ты студент. На кого учишься?
– На архитектора.
– Хорошо. После Великой войны нужно очень многое отстраивать.
– Увы, работать по специальности мне удается недолго.
– Почему?
– К власти приходят фашисты, – бормочет Арнольд. Либо это какая-то хитрая игра, либо к нему возвращается память. – Австрия первой присоединяется к дивному новому миру рейха, и я теряю работу.
– Потому что вы еврей?
– Да. Они отвозят меня в лагерь Шушольц. Там много евреев и славян… Там… О господи! Ой-вей! Отец Авраам! – Арнольд начинает брыкаться, словно его голову разрывает напором чудовищных воспоминаний из подключенного к ней брандспойта. Он плюется, как маститый актер, играющий по Станиславскому.
Это уже не часть плана.
– Надо его выводить! – мысленно кричит Гай.
– Я пытаюсь! – шепчет в ответ оператор.
В реальном мире распластанный в кресле Арнольд Дейч начинает махать руками и переключает регулятор частоты на шлеме сидящего возле него Кима Филби. Последнее, что видит Ким, – содрогающиеся образы Дейча и двух своих друзей, которые пытаются успокоить его перед выходом из симуляции. Комната в концлагере разрывается вместе со временем и пространством, и глазам Кима предстает странная бревенчатая изба с красным стягом в углу, портретами Ленина и Сталина на стене и большой русской печью. Напротив Кима плывет образ девушки, которую он никогда не встречал, а потому не может обрисовать ее точный портрет. Он ощущает ее пока только чувствами. Эмоциональный отпечаток красавицы всей своей трудовой мощью ложится на испуганное сознание Кима. Его собственные нейроны находят в образе что-то близкое и даже родное, чего не хватало в реальности, но к чему парень всю жизнь стремился. Довершает картинку голос девушки, словно материализующийся из мягкого русского воздуха.
– Помогите! – стонет она.
– Кто ты?
– Вера. Мои родные…
Привыкший смотреть в одну точку Ким начинает оглядываться по сторонам. Образ избы и печи ожидаемо перемешивается с флагами и вождями, но это не мешает опытному кибертуристу разглядеть трупы людей на полу. Вся изба завалена их хотя и коммунистическими, но очевидно мирными телами, и это повергает Кима в еще больший шок. С улицы слышится привычная за год оккупации немецкая речь. Фрицы явно что-то замышляют, и вот уже окна облизывают языки пламени и стекла трещат, как щепки.