Переводя греческое ψυχή словом «душа», мы не должны думать о душевном в смысле каких-либо переживаний, думать о том, что осознается в «ego cogito», а также о «бессознательном». У Аристотеля ψυχή подразумевает принцип живого как такового, подразумевает то, что делает живое живым и властно проникает его сущность. В упомянутом трактате обсуждается сущность жизни и ступени живого.
В нем нет ни психологии, ни биологии. В данном трактате содержится метафизика живого, к которому принадлежит и человек. Живое есть движущее себя через себя самого, самодвижущееся. Здесь под движением подразумевается не только перемена места, но и всякое самоизменение и действие. Высшая ступень живого – человек, а основной способ его самодвижения – действие, πράξις. Возникает вопрос: каково определяющее начало, какова άρχή этого действия, то есть продуманного действования и осуществления? Что в нем является определяющим: представляемое как таковое или сам предмет устремлений? Чем определяется представляющее стремление: представлением или вожделением? Иначе говоря: является ли воля представлением – и тем самым определяется идеей – или нет? Когда говорят, что воля в своей сущности есть представление, такое учение о воле называется «идеалистическим».
Что говорит о воле Аристотель? В десятой главе третьей книги речь идет об όρεξις, вожделении. Здесь в частности говорится (433а 15 и след): καί ή όρεξις ένεκά του πάσα οϋ γάρ ή όρεξις, αϋτη άρχή τοΰ πρακτικοΰ νοΰ τό δ έσχατον άρχή τής πράξεως. Ώστε εύλόγως δύο ταΰτα φαίνεται τά κινοΰντα, όρεξις καί διάνοια πρακτική τό όρεκτόν γάρ κινεί, καί διά τοΰτο ή διάνοια κινεί, ότι άρχή αύτής έστι τό όρεκτόν. «Всякое вожделение также имеет цель, а то, к чему имеется вожделение, есть то самое, откуда определяется размышляющий разум как таковой; последнее и есть то, из чего определяется действие. Поэтому вполне обоснованно эти две способности очерчиваются как движущие: вожделение и размышляющий разум, ибо в вожделении движет вожделенное, а разум, представление, движет лишь потому, что в вожделении представляет вожделенное».
Такое понимание воли стало определяющим для всего западноевропейского мышления, и по сей день оно достаточно распространено. В Средние века voluntas предстает как appetitis intellectualis, то есть όρεξις διανοητική, вожделение, к которому принадлежит сообразующееся с разумом представление. Для Лейбница agere, действие, perceptio и appetitis существуют в единстве; perceptio есть ίδέα, представление. Для Канта воля представляет собой ту способность вожделения, которая действует сообразно пониманию, то есть так, что при этом само волимое как в общем и целом представляемое является определяющим для действия. Однако хотя представление отличает волю как способность вожделения от просто слепого стремления, само оно в воле не выступает как подлинно движущее и волящее. Лишь такое понимание воли, которое необоснованно делает представление (ίδέα) первенствующим, можно было бы охарактеризовать как идеалистическое. Такое понимание действительно встречается. В Средние века к такому истолкованию воли склоняется Фома Аквинский, хотя и тут вопрос не решается однозначно. Надо сказать, что в целом великие мыслители в понимании воли никогда не отдавали предпочтения представлению.