Сочинения о Ницше часть 1 – «Заратустра» как феномен в мировой философии - страница 8

Шрифт
Интервал


Письмо к сестре, середина июня 1884 года:

«Итак, этим летом к моему главному строению должны быть сооружены подмостки или, иначе говоря, в ближайшие месяцы я хочу набросать остов моей философии и план на ближайшие шесть лет. Хватило бы здоровья!»

Другу и помощнику Петеру Гасту, 2 сентября 1884 года:

«Кроме того, с главной задачей этого лета, как я ее поставил перед собой, я в целом справился – ближайшие шесть лет пойдут на разработку схемы, с помощью которой я обрисовал мою „философию". С этим все хорошо и многообещающе. Заратустра пока что имеет лишь всецело личностное значение, в том смысле, что это моя «назидательная и ободряющая книга» – в остальном же темная, потаенная и забавная для человека расхожего".

2 июля 1885 года, Овербеку:

«Почти каждый день я диктовал часа два-три, но мою «философию», если я имею право так называть то, что терзает меня до последних глубин моего существа, больше нельзя передать, по крайней мере, на бумаге».

Здесь уже слышатся нотки сомнения в том, что его философия сможет найти выражение в какой-то книге, но спустя год он снова полон уверенности.

2 сентября 1886 года – матери и сестре:

«Решено: ближайшие четыре года пойдут на разработку четырехтомного основного труда; уже один заголовок вселяет ужас: «Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей». Для этого мне необходимо все: здоровье, уединение, хорошее расположение духа, быть может, жена».

Говоря о своем «главном произведении», Ницше упоминает и о том, что на обложке вышедшей в этом году книги «По ту сторону добра и зла» было написано, что труд с таким названием скоро появится. Кроме того, в своем сочинении «К генеалогии морали», появившемся в 1887 году Ницше пишет: «… в этой связи [в связи с вопросом о значении аскетического идеала] я отсылаю к подготавливаемому мною труду: Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей».

Ницше сам выделил заголовок задуманного произведения жирным шрифтом.

15 сентября 1887 года, Петеру Гасту:

«Честно говоря, я колеблюсь между Венецией и Лейпцигом: последний нужен мне для ученых целей, ибо в связи с главным уроком моей жизни, который отныне я должен усвоить, мне надо еще многому выучиться, о многом спросить, прочитать. Поэтому в Германии воцарилась бы не „осень", а самая настоящая зима, и, ввиду всего этого, мое здоровье настоятельно советует мне в этом году не подвергать себя такому опасному эксперименту. Таким образом, все кончится Венецией и Ниццей, теперь мне прежде всего надо не столько вникать во множество отдельных проблем и разузнавать о них, сколько совершенно уединиться».