Кот зевнул, обнажив ряд идеально белых, хищных зубов. Он был частью этого аналогового мира, таким же реликтом, как и сам Иона. «Эго-Аналитикс» давно решили проблему домашних животных, предложив гражданам биомеханических компаньонов – всегда послушных, не вызывающих аллергии и не требующих утилизации отходов. Живой, непредсказуемый кот был такой же аномалией в Веритасе, как и его хозяин.
Иона встал и подошел к своему фонографу. Сегодня был вечер для чего-то более грубого, более первобытного, чем джаз. Ему нужен был звук трения кости о кость, звук оголенного нерва. Его пальцы нашли то, что нужно. Джон Ли Хукер. Пластинка называлась «It Serve You Right to Suffer». «Ты заслужил свои страдания».
Он аккуратно поставил пластинку. Первые гитарные аккорды, сухие и резкие, как удар хлыста, разрезали тишину. Голос Хукера, хриплый, надтреснутый, полный вековой тоски дельты Миссисипи, заполнил комнату. Это был не вокал. Это был стон. Стон человека, который знает о боли все.
Иона закрыл глаза. Эта музыка была прямой противоположностью всему, что олицетворял Веритас. Она не успокаивала, не гармонизировала. Она вскрывала. Она напоминала о том, что в основе человеческого опыта лежит не спокойствие, а страдание. И что в этом страдании есть своя странная, жестокая красота.
Он сел обратно в кресло. Кот перебрался со своей книжной горы к нему на колени, свернулся клубком и завибрировал, издавая низкий, рокочущий звук. Он всегда так делал, когда Иона ставил блюз.
«Ты заслужил свои страдания… да, ты заслужил… потому что ты солгал…» – пел Хукер.
Ложь. Какая из них была самой большой?
И тут он снова почувствовал это. Фантомную боль. Она всегда приходила в такие моменты тишины и меланхолии. Боль в руке, которой у него никогда не было, но которая когда-то держала перо. Перо, которым он писал свою главную книгу.
«Анти-канон».
Он не помнил, как она начиналась и чем заканчивалась. Память выжгла эти детали, оставив лишь пепел и ощущение пустоты. Он помнил только чувство. Чувство, которое он испытывал, когда писал ее. Это было похоже на одновременное созидание и разрушение. Он брал все великие идеи, все системы, все «измы», которые когда-либо создавало человечество, и разбирал их, как часовщик разбирает сложный механизм, показывая, что внутри – лишь пустота, удерживаемая вместе силой веры.