Но коль скоро этот отказ постигается, тем самым уже возникает просвет бытия, ибо такой отказ не есть ничто, не есть даже нечто негативное: это вовсе не изъян и не от-торжение. Это начальное, первое раскрытие бытия в его вопрошаемости – как бытия.
Все зависит от того, насколько мы влечемся в этот просвет, возникший в результате самого проблеска и никогда не соделываемый и не выдумываемый нами. Мы должны побороть нашу страсть к обладаемому и усвоить, что грядущие требуют необычайного и неповторимого.
Истина возвещает господство своей сущности: просвет себя-утаивания. История есть история бытия, и те, кто, ощутив этот просвет отказа, глядят на него в растерянности – те так и продолжают бежать от его осмысления, так и остаются беглецами, которые, столь долго одурачиваясь сущим, становятся настолько чуждыми бытию, что даже не могут с основанием ему не доверять. По-прежнему оставаясь в полном порабощении у якобы издавна гонимой метафизики, они ищут пути к чему-то сокрытому в глубине и сверхчувственному. Они бегут в мистику (всего лишь противоположение метафизики) или (потому что продолжают просчитывать) обращаются к «ценностям». «Ценности» же представляют собой идеалы, окончательно превращенные в нечто просчитываемое и годные к употреблению для одной только оборотистости: культура и культурные ценности как средства пропаганды, произведения искусства как предметы, пригодные для демонстрации успеха, и как материал для декораций на парадных каретах во время каких-либо торжественных шествий.
Люди не знают об ином и не отваживаются на иное, которое в будущем станет единым, потому что оно, хотя и лишенное основы, уже бытийствует в первоначале нашей истории: истина бытия – устояние в ней, из которой (и только из нее) мир и земля отвоевывают для человека их сущность, а он в борении постигает ответ своей сущности Богу бытия. Прежние боги суть боги от-существовавшие.
Завершение метафизики как исполнение сущности Нового времени только потому представляет собой конец, что его историческая основа уже есть переход к иному началу. Однако это начало не бежит от истории первого начала, не отвергает бывшее, но возвращается в глубину первоначала и благодаря этому возврату обретает иное постоянство. Это постоянство определяется не из удержания настоящего. Оно вплетается в сохранение будущего, и благодаря этому бывшее первого начала вынуждено само покоиться на безосновности своего доныне необоснованного основания, и только таким образом оно становится историей.