– О тебе говорил Фрим. Ты действительно умеешь читать?
– Да, ваше сиятельство.
Альгар огляделся, взял со столика книгу и протянул её Марте.
– С самого начала.
И правда, читает очень аккуратно. Ни так как те, кого обучали в сельских школах. Те едва слога складывали, а она…
Альгар попытался сосредоточить свой взгляд на окне, но всякий раз возвращался к Марте. Запах… горячий, каменный, словно горн, в котором обжигают горшки или плавят железо. Тонкие блестящие пряди волос ласкали бледную кожу, на которой расцвёл лёгкий румянец. Длинные ресницы, словно крылья бабочки, отбрасывали на щёки тень. Грудь её вздымалась и опадала в такт чтению. Руки, крепкие, но красивые, уверенно держали книгу, а пальцы аккуратно переворачивали тонкие, полупрозрачные листы. Губы шевелились, но слов Альгар не мог разобрать. Во рту пересохло, и он практически жаждал испить с этих губ…
– Хватит!
Марта подняла на него удивлённый взгляд. Альгар скрылся в соседней комнате, не желая и дальше испытывать судьбу. Ни к чему хорошему его желание не приведёт. Эти человечки блюдут свою невинность, а встретиться после с её родителями не хотелось… Хотя он же герцог. Что ему какие-то там крестьяне могут предъявить?
Плохие мысли. После них начинает болеть голова и трудно думать.
Альгар сжал кулаки, с трудом, подавляя ярость. С каждым новым днём на этой проклятой земле ему становилось хуже, а земле становилось хуже от него. Люди требовали крови. Он же, как какой-то наивный мальчишка, бегает между ними и пытается примерить, построить из веточек крепкий долговечный дом.
…сжечь их…
Альгар помотал головой. К горлу подкатил ком.
… разорви… и подчини … они слабые…
Он до боли сжал кулон через рубашку. Острые края врезались в кожу, запахло кровью.
«Ты же не такой. Мы знаем…»
Альгар несколько раз вздохнул, приводя в порядок разбушевавшиеся чувства.
«Скоро…»
В соседней комнате были слышны лёгкие шаги Марты… Интересно, если он подойдёт и коснутся её плеча, она вздрогнет? Испытает отвращение? Или поддастся желанию получить награду? Но даже если оттолкнёт, ему ничего не стоит её взять там же, а потом выставить. Кому она пожалуется? Кажется, Михель говорил, что она сирота… Вот, ей и пожаловаться некому.
«Остановись! Не всё, что можно взять силой, нельзя взять даром».
Такие далёкие, едва различимые голоса стали для него словно глоток свежей ключевой воды. Ярость, гнев и жажда отступили, оставив лишь металлический привкус на губах.