Джек Харпер стоял у края тротуара, курил и смотрел на вывеску бара «Сибил», в котором должна была быть Амелия Блэквуд. Он сомневался. В ней, в себе, в этом деле. Но сомнение – роскошь, которую он не мог себе позволить. Пачка "Lucky Strike" почти закончилась. Последняя сигарета горела медленно, как минуты его усталого ожидания.
Он вошёл в бар.
Тусклый свет и легкий джаз – будто закопчённый фон памяти. Здесь время замирало, и даже боль звучала как саксофон в дыму. В углу, за круглым столиком, Амелия. Она была одна. В платье из серебристого атласа, её плечи обнажены, губы – окрашены вином. Она казалась отстранённой, почти инопланетной, как звезда, которую уже нельзя достать.
– Харпер, – её голос был не удивлением, а утверждением. – Я знала, что вы найдёте меня.
– У вас был повод прятаться? – он сел напротив, не приглашённый. – Или просто любите, когда за вами охотятся?
Она усмехнулась, но в её глазах не было и тени лёгкости.
– А может, мне нравится видеть, кто идёт за мной до конца. Даже под дождём.
Бармен принёс виски. Джек сделал глоток.
– Я был сегодня в гримёрке Изабель, – начал он, глядя ей прямо в глаза. – Там есть вещи, которые не вяжутся. Подозрения, которые растут. Люди лгут, Амелия. Очень ловко. Вы – одна из них?
Она чуть склонила голову.
– Я не врала. Просто не всё говорила.
– Это то же самое. Особенно когда из-за молчания кто-то мёртв.
Она сжала бокал, словно хотела его раздавить.
– Ты правда думаешь, что я могла это сделать?
Джек промолчал. Дождь снаружи становился сильнее, капли барабанили по стеклу как барабаны тревоги. Он думал. Долго. Её глаза были слишком открыты, чтобы быть полностью честными.
– Я думаю, ты знаешь больше, чем говоришь, – наконец ответил он.
– Я знала Изабель, – тихо сказала Амелия. – Лучше, чем кто-либо. Мы были… не просто знакомыми. Сестрами. Не по крови, но по тайнам. Мы делили друг с другом то, о чём нельзя было говорить вслух. Особенно в Голливуде.
– Каким тайнам?
Амелия встала.
– Не здесь.
Она взяла его за руку – неожиданно. Холодная ладонь, как у мраморной статуи. И вместе они вышли под дождь.
Голливудские улицы под вечерним ливнем выглядели, как сцена с плохим освещением – каждый силуэт становился подозрительным, каждый шаг отзывался эхом. Машины проносились мимо, оставляя за собой водяные шлейфы.