Пока Геннадий пытался осмыслить природу кухонной аномалии, в дверь постучали. Три коротких, настойчивых, словно задающих ритм, удара. Геннадий открыл, и его ноздри тут же уловили целый букет ароматов: запах трав, чего-то горького, похожего на полынь, и… чего-то живого, похожего на сырую землю после летнего ливня. На пороге стояла женщина. Невысокая, крепкая, с лицом, испещренным морщинами, словно древняя карта, и ярким платком на голове, под которым прятались колючие, пронзительные глаза. В руках она держала тарелку, на которой горкой лежали румяные, но подозрительные пирожки.
«Здравствуй, сынок», – голос у неё был скрипучий, словно несмазанная телега, ползущая по гравию. – «Я Ефросинья, или просто Фрося. Соседка ваша, снизу. Принесла вот, угощение. С капусткой, да с секретом».
Геннадий вежливо улыбнулся, хотя внутри у него всё сжалось от предчувствия. «Геннадий. Очень приятно».
Он протянул руку, чтобы взять тарелку, но Фрося, едва заметно, словно играючи, слегка отдернула ее. Ее взгляд, острый, как лезвие, скользнул по квартире, задержался на пожелтевших обоях, затем на елке в углу, на пыльных шторах.
«Да-а-а», – протянула она, и в её голосе зазвучало нечто, похожее на одобрение. – «Квартирка, конечно, с характером. С душой, можно сказать. Не каждому такая достанется. Ох, не каждому…»
Геннадий почувствовал, как по его бессмертной коже пробежали мурашки. Фрося явно знала гораздо больше, чем говорила, её слова были подобны намекам, спрятанным в тумане.
«Проходите, Фрося», – предложил он, пытаясь изобразить гостеприимство.
«Нет-нет, спасибо», – махнула она рукой, и в этом жесте было что-то древнее, ритуальное. – «Мне некогда. Дел по горло. Тараканчики мои вон ждут. Им без меня никак. Но ты пирожки возьми, возьми. От чистого сердца. Они… с сюрпризом».
Она подмигнула, и Геннадий почувствовал, как в её глазах, похожих на угольки, мелькнул зловещий, почти дьявольский огонек. Он взял тарелку. Пирожки были еще теплыми, но от них исходил странный, едва уловимый запах, похожий на засушенных трав, смешанный с чем-то неопределимым, древним, словно заклинание.
«Ну, я пойду», – сказала Фрося, и её взгляд задержался на Геннадии, словно она пыталась прочесть его мысли. – «Ты тут, сынок, поосторожнее. Квартирка-то с норовом. И с постояльцами. А если что – ты ко мне заходи. Я наговоры всякие знаю. От сглазу, от порчи… От полтергейста, говорят, тоже помогает. А особенно от молодых, которые себя слишком умными считают!»