Она улыбнулась, обнажив несколько золотых зубов, и по спине Геннадия пробежал ледяной холодок. За его спиной он услышал сердитое, возмущенное шипение Тамары Адамовны: «Шарлатанка! Её заговоры – это нарушение всех санитарных норм! Она тут антисанитарию разводит! А тараканы! Ужас!»
Геннадий закрыл дверь, ощущая, как воздух в квартире становится еще плотнее. Он поставил тарелку с пирожками на старую, пыльную тумбочку. От пирожков пахло уже не просто капустой, а каким-то странным, приторным ароматом, похожим на то, что используют в самых древних, давно забытых ритуалах. Вдруг из одного пирожка что-то выскочило. Маленькое, шестилапое, с длинными, трепещущими усиками.
Таракан. И не просто таракан. Этот был… подозрительно большой, почти гигантский. И он смотрел на Геннадия с каким-то слишком осмысленным, почти человеческим выражением, словно пытаясь что-то сказать. Геннадий резко отдернул руку.
«Это что за чертовщина?!» – вырвалось у него.
Из кухни донесся голос Тамары Адамовны: «Я же говорила! От неё одни проблемы! Несоблюдение правил чистоты и порядка! А теперь еще и насекомые! Это же просто ужас!»
Геннадий тяжело вздохнул. Пирожки с сюрпризом. Очевидно, Фрося не шутила. Он понял, что его соседи – это не просто жильцы. Это были полноценные, могущественные силы природы, адаптировавшиеся к жизни в постсоветской хрущевке, словно древние божества, низведенные до коммунальных проблем. И с ними ему предстояло работать. Или хотя бы попытаться не стать их жертвой, не превратиться в очередную легенду о риэлторе, который сошел с ума.
Глава 4: Вой за стенкой и сантехник с запахом могилы
Ночь в квартире 66 была не просто длинной, она была бесконечной, словно само время остановилось в этом проклятом месте. Тамара Адамовна, неугомонный призрак бюрократии, не давала покоя, требуя то переложить пожелтевшие, хрупкие, словно опавшие листья, газеты по алфавиту, то найти не существующий в природе акт о списании старого, давно сгнившего холодильника, словно от этого зависел исход апокалипсиса. Ее пронзительный голос звенел в ушах Геннадия, подобно бесконечному комариному писку, а ее невидимые, но вполне осязаемые прикосновения – то легкие, раздражающие щипки, то неожиданные, пугающие толчки – заставляли его чувствовать себя не древним Кощеем, а беспомощной игрушкой в руках невидимого, зловредного дирижера.