– Холодно всегда.
Фйола на берег ходит даже без меня и с каждым днём всё темнее её глаза. Жизни в ней нет, угасает она, теряет душу свою, часть которой за море ушла. Я ничем ей помочь не могу. Ей нужно было идти с ним, но она выбрала меня. По привычке, по старой жизни своей, которую знала.
Месяц за месяцем следом, и от сестры остался один стебелёк. Ей нужна капля моря, но море солёное не кормит её. Силы себе забирает и шепчет ей не то, что мне: он вернётся однажды, придёт и тебя с собой заберёт.
Но это не волны шуршат, а облезлая душа.
Мы вместе гуляем, клуш шугаем, а те норовят подобраться поближе. Топают лапками, кричат на море, на нас, на себя, а к берегу что-то несёт. Что-то совсем не морское.
Сестрица взгляд свой заостряет, и я следом за ней. Бутылка, а в бутылке письмо. Послание до нас чьё-то дошло. Его волны к берегу гонят и от берега забирают.
– Может, прыгнуть за ним? – шепчет зачарованно Фйола.
– Не дури! – прикрикиваю я, а море шальное расходится.
Фйола шагает вперёд, а я за тяпку удерживаю, не даю ступить ближе.
– Сама доплывёт.
– А если нет? А если это Ари написал? – Ветер разгоняется, по лицу лупит, я обхватываю сестру за талию и ступаю на ногу больную. – Эйстейнн, отпусти!
– Нет! Если в воду ты прыгнешь, замёрзнешь насмерть!
– Я вернусь и отогреюсь! Отпусти!
Бутылка на волнах резвых колышется, и море её к нашим ногам выплёвывает. Фйола ахает, падает на колени, а я её силами всеми держу. Знаю, что проклятие в этой бутылке, сестрицу глупую оно зазывает.
Боль в корявой ноге ожесточается, я стону и разжимаю руки, а Фйола на живот и к бутылке, в руки берёт и выдирает пробку зубами.
Я к ней падаю, коленями о камни прибрежные бьюсь, руками тянусь, шипя, но сестрица знает, ей достаточно увернуться – и я не достану, но по рукам ударю. Фйола бутылку отпускает, та нескладно вылетает и со звоном стенающим разбивается. Так крепко держала и так резко отпустила.
Я на Фйолу наваливаюсь, только бы на стекло не налетела, а она свои короткие пальчики тянет – до бежевого свертка с посланием внутри.
– Эйстенн, слезь! – тужится она и пытается подняться, а моя нога от боли прошедшей кричит, шрамы ожили и закровоточили, ветер вместе с нами бушует, а море раздумывает, забрать или нет эту жалкую бумажку.
Фйола брыкается, духом сопротивляется и падает, оседает, по земле стелется, а я выдыхаю. Глоткой воздух солёный вкушаю и в следующий миг понимаю: сестрица меня обманула, чтобы бдительность я ослабил. Она из-под меня вырывается, бумажку хватает, а я лицом вниз падаю, руки не успеваю подставить. Чайки смеются, море стонет: как ты это допустил?