Вошла величественная, взыскательная, великодушная, весёлая Валентина Валерьевна. Все встали.
Прозвенел звонок на урок.
– Здравствуйте, ребята!
– Здравствуйте, Валентина Валерьевна!
– Садитесь… На сегодня было задано стихотворение Александра Трифоновича Твардовского «Лес осенью». Все выучили?
Кто-то из детишек заёрзал, кто-то выпрямился по струнке, кто-то в это мгновение увидел что-то очень интересное в окне, кто-то опустил глаза, а кто-то призывно смотрел на учительницу, в нетерпении ожидая вызова к доске. Витя же остался невозмутим, а Серёжа и расстроился, что ему никак не получится выступить первым, зато обрадовался, что сейчас перед ним будет читать почти весь класс и тут уж он точно не собьётся.
Валентина Валерьевна как будто на минуту задумалась, внимательно посмотрела в журнал. Наконец, после секундного размышления, подняла глаза:
– К доске пойдёт Алалыкина.
К доске вышла девочка, поправила платье, подняла глаза, на секунду остолбенела, и, глядя в пол, начала декламировать, старательно выделяя ударения:
– Меж реде́ющих верху́шек
Показа́лась синева́.
Зашуме́ла у опу́шек
Ярко-же́лтая листва́…
В себя Лега Гавшонкин пришёл лёжа у пожарного стенда с песком и конусообразным красным ведром. Попробовал встать. Не получилось. Решил делать это постепенно: сперва поднялся на правую руку, подогнул левую, затем поднялся на левую руку, а левая нога подогнулась сама собой. Нехорошо. Но лучше так, чем никак.
Ночная изморозь растаяла и покрытая каплями влаги трава казалась густой и сочной, как усыпанная жемчужной росой осока в начале августа на берегу небыстрой реки. Но эта привокзальная влага была не росой. Роса выпадает вечером, когда холодает после знойного дня – она бодрит и утешает, а эти капли смурные и вялые – удручают и огорчают. Солнце играло в каплях, но не самозабвенным восторгом июльского заката, а пустотелой, промозглой и паршивой сентябрьской побудкой. Как улыбка старой кокетки, которая думает, что она – молодая кокетка. Свет этого утра был матовый.
Лега с густым, как повидло, усилием зажмурился – что-то болело в голове где-то в темечке. Будто кровельный саморез не до конца закрутили и теперь лист шифера егозит по доскам крыши от каждого порыва ветра. Открыл глаза – боль не прошла. Но проходившая мимо женщина с хозяйственной сумкой с озабоченным видом двинулась к нему. С беспокойством посмотрела. Присмотрелась, поняла, в чем дело и бросила с ненавидящим омерзением: