Я ушёл жить к деду и бабе. Дед желел меня, но в школу не отдал, сказал «Я буду тебя учить дома сам». Так и сделал. Купил мне букварь, и я за две недели прочитал букварь с начала до конца, а за зиму научился писать буквы и слога. А читал я уже хорошо, и бабушка стала меня заставлять читать «Евангель» для её и других женщин, а за это давали мне 2–3 копейки. И учили меня читать молитвы, и за это тоже бабушка платила. И я так привык, и полюбил читать молитвы. Когда ездил верхом на лошади, боронил и читал молитвы. И перед сном молился и крестил свою постель и воздух против себя. А одну молитву я прочитывал тридевять раз в день и был убеждён, что в этот день со мной ничего не случится. А когда об этом узнали мои братья, стали смеяться надо мной и припугнули: если скажешь бабушке или маме, набьём8. И я первый раз в своей жизни почувствовал, что жизнь моя зависит не только от самого себя, а и от посторонних. И что мне делать? Молиться охота, – смеются, обидно. Сказать маме боюсь.
А тут люди ходят по домам и продают картины про войну с Германией. Вижу, три страшные головы разинули рты и хотят проглотить Россию, а наши солдаты штыками их колят. А вторая картина: наши солдаты штурмуют, берут город Перемышль.
А вечером бабушка просит написать письмо тёте. Её муж на фронте. И я под их диктовку написал. А через несколько дней ко мне стали ходить, просить написать письмо. И я писал. За это получал по 2–5 копеек.
И так продолжалась моя жизнь. Летом работал с дедушкой в поле: боронил, пахал, сено возил. А зимой скотину кормил, чистил в пригоне, навоз убирал, снег в огороде.
Как-то раз приходит отец с дежурства и тихо говорит: «Царя сбросили, но пока об этом молчите».
А осенью 1917 года умер мой дед Кузьма. Он ездил на мельницу, на водянку, на реку Миасс. Приехал, у него открылся понос, и 4 дня поболел и умер. И отец со своей семьёй пришёл жить в дом своего отца. К нам с бабушкой Анной Савельевной. У нас стала большая семья: 8 человек. Мы стали заниматься с/хозяйством. Сеяли по 5 десятин. 2 лошади, а плуга нет.
Тут отца послали работать в Свердловск, как железнодорожника. Мы – с матерью и бабушкой. Мне стало плохо. Вечером начну молиться богу, а братья смеются надо мной. Мать их бьет, ругает. Оне замолчат. Я опять начинаю и смотрю на них, оне дразнят меня. Сколько не мучился я, всё-таки бросил молиться и читать евангель не стал. Много стало грамотных.