С годами правящая верхушка разделилась. Один из них, так и не открыв в себе интереса к женщинам, с нарастающим вниманием и затаенным страхом присматривался к особям своего пола. Другой же, устланный прыщами, судя по слухам, принялся неумело искать взаимности у бывших врагов – даже среди своих ближайших родственниц, конечно же, не включенных в свору. Я же, почти самый младший из них, смотрел на все это глазами обманутого дольщика.
Мне кажется, что именно в связи с этим, в двадцать один год, я все еще принадлежал к могучему, но тайному братству девственников.
Оно было столь тайным, что даже сами члены этого общества друг о друге ничего не знали – до тех пор, пока кто-нибудь не покидал его. Наше братство всегда стабильно велико, и те понурые ребята, что только вступают в переходный возраст, с завистью смотрят на потные затылки счастливцев, выходящих из позорного клуба. В нашем братстве медалей за выслугу лет не дают – скорее чем дольше ты в общине, тем ниже твой социальный статус.
Никто не совершает каминг-аута. Членство – это черная метка, которая всегда с тобой. Да девственник это и сам прекрасно понимает. Он никому не сообщает о своем статусе, а сам меж тем чувствует себя человеком, лишенным полноценного права состоять в человеческом обществе. Девственник двулик, и в момент неудобного вопроса он всегда готов что-нибудь наврать о недавнем соитии.
Кстати, в социуме девственность у женщин – это маркер чистоты и высоких свойств души, говорящий об утонченном чувстве прекрасного и изысканной избирательности. Мужская же девственность в обществе воспринимается как человеческая несостоятельность, заслуживающая лишь осторожного сострадания, о ней принято молчать – или же, если ты романист или киношник, высмеивать. Говорить серьезно на эту тему не принято. Только девственник знает, насколько мучителен его статус.
Но, что самое удивительное, несмотря на все эти характеристики, душою поздний девственник, как правило, гораздо интереснее лихого юноши, рано разобравшегося со своей проблемкой. Здесь я заканчиваю эссе и возвращаюсь к своей истории.
* * *
После Русского музея память вклеивает воспоминание о моем дне рождения.
Столы расположились под отяжелевшими августовскими яблонями. День был сух и прохладен.
Настя с Элей зашли во двор, у Насти в руках был самодельный пирог, а Эля, несмотря на неутихающий лай нашего пса, подошла к нему и протянула два кулачка. Джек смолк, и, после дежурной процедуры обнюхивания, сел и принялся бешено вилять хвостом, взбивая пыль.