– Добрый вечер! – Актриса присела, пружинки ухоженных в салоне волос, рассыпались по плечам, отблескивая, покачиваясь. Хороший маневр, отвлекает взгляд от лица. – Евгения Павловна, я давно вас хотела найти, но все не решалась. Поверьте, мне очень стыдно за свои поступки… Я не знаю, поймете ли вы, пожелаете ли понять… Одним словом, я прошу прощения за все зло, что вам причинила. Быть может, вы сможете отпустить мою вину? Не сразу, со временем? Мне это очень важно.
Казалось, девушка, в самом деле, чувствовала себя неловко. И смотрела вроде бы искренне.
– Но я…
– Я знаю, я в вас стреляла. Такое не забывается и, может быть, не прощается… Я в церковь хожу, грехи замаливаю… И думаю постоянно, про вас, про брата… Вы мне ночами снитесь, меня упрекаете…
И что прикажете делать? Я лишь пишу цветасто, говорить совсем не умею. А надо человека успокоить.
– Нет, Юлия, не упрекаю. Мне все известно, вы стреляли не по собственной воле, а по приказу гипнотизера. Дело пересмотрено, вы признаны невиновной. И я вас давно простила.
– Правда? – девушка подняла ресницы, в уголках глаз стояли настоящие слезы. Я скорее достала платочек, утерла свои.
– Конечно, правда. – «Даниил Говорухин и меня обработал, я тоже стреляла в ребенка», – чуть было не сболтнула в порыве откровения. Но вовремя прикусила язык. – От прошлого надо отречься, исключить из памяти, из разговоров, будто не было никогда.
– А я Говорухину передачки ношу. Батюшка Алексей дал наказ: прости и возлюби врага своего.
– Вы сами себя простите, это самое главное. А к тюрьме я бы близко не подошла, гипноза боюсь.
– Мне вроде легче становится, как в очереди постою. Сколько жен за мужей страдает… Не я одна помню…
Мужа Юрочку помнит, гуляку и балбеса, не оставившего ей ни гроша от многомиллионного наследства? По правде сказать, не верится. Вид у Юлии процветающий, а личико печальное. Наигранное? Актриса и есть актриса. Или мне не дано проникнуться страданиями художественной натуры? Не может наша сестра спокойно смотреть на красивую женщину, в неискренности подозревает, в нездоровом пристрастии к лицемерию.
– Юля! – послышалось из-за кулис. – Смольков собирает!
Вовремя, пора прекращать эту неловкую сцену.
– Простите, Евгения Павловна, мне надо идти.
– Смольков? Иннокентий Романович?
– Это наш режиссер. Вы знакомы?