– Калица, конечно, хорошо, что нет войны. И хотя я участвовал в состязаниях, когда наместник призвал юношей, и могу десятерых сразить метким ударом меча, но война – не моё ремесло, я ненавижу оружие, которое убивает. Я люблю землю. А сила мне нужна не для кровопролитных боёв, а чтобы вырастить богатый урожай винограда и хлеба на своей родной земле ну, и для того, чтобы защитить её в страшный час от нашествия безбожников.
Он прикоснулся губами к её пушистой щеке.
– Смотри, Димитро, вон там, на скале, витой виноград, – вырвалась козочка из объятий, – смотри, как переливаются его крупные гроздья на солнце, – воскликнула Калиопи.
– Сейчас я тебе их достану!
– Что ты! Сорвёшься!
Но Димитрис, скинув сандалии, ловко и прытко, как дикий зверь, вскарабкался по камням к площадке, где росла резная лоза. Через пять минут Калиопи наслаждалась кисло-сладким вкусом солнечных ягод дикого винограда и кормила ими любимого, как птенца.
– Я намереваюсь идти к Никосу, чтоб просить руки твоей, Калица. И мой отец тебя примет. А ты? Ты хочешь, чтоб мы никогда не расставались?
Катю головокружительно тревожил вкус мужских губ во сне, и она слышала свой голос:
– Да.
Она открыла глаза. Бледное северное солнце просвечивало в утренней дымке. Пора вставать. Но Кате стало сладко, тепло. Она пригрелась и не желала выползать из-под пледа. Сколько-то минут она лежала, не отойдя ещё от ночной сонной неги. Но внезапно нахмурила лоб и мгновенно уселась, свесив ноги с дивана. Оглянулась. Всё та же комната. «Это был сон? Нет, какой же это сон? Это происходило со мной, когда? В каком году? Шестнадцать лет, стало быть, 19… год, XX-й век, и я училась в школе. Я-то видела себя в древнем мире. И он, он – Димитрис Макропулос? Опять?
Я помню, что он сын владельца земельных угодий за городом, городом… Ах, не могу вспомнить название города, – шептала Катя. – Тихо-тихо-тихо! – скомандовала она себе. – Сны в такой подробности, в тончайших мелочах не запоминаются. Даже если и помнишь непродолжительное время канву сюжета, то подробности стираются за считанные минуты.
Но я сейчас помню абсолютно всё, до мельчайших деталей. Я в состоянии повторить каждое слово, каждый жест, я чётко представляю его лицо, лицо юноши-красавца по имени Димитрис. Человек обычно не способен детализировать события сна. Только события реальности! И потом, речь! Я говорила на том наречии, – Катя сдвинула брови к переносице, – сейчас воспроизведу. Это не сон! Это не сон! Боже, где я побывала вновь?! Что это со мной?! И сердце моё болит, ноет, трепещет и тоскует! Какой ужас! Я люблю несуществующего античного грека! Где же он? Куда он пропал?