Шекспир поморщился от отвращения. Но его ждало новое испытание. Среди всего этого хлама на ярко-синей бархатной подушке лежала перьевая ручка – заправленная чернилами, из чёрного блестящего пластика, с идеально чистым пером, в которое можно было смотреться как в зеркало.
Шекспир закрыл глаза. Вдох – выдох. Когда инспектор профессионально занимался борьбой, он делал это упражнение перед самыми жёсткими боями – и, глядя на стол исполняющего обязанности начальника полиции сержанта Пеннингтона, у которого была авторучка, собака пекинес и на редкость наглое выражение лица, решил сделать его и сейчас.
– Вы что-нибудь слышите?
– Ничегошеньки.
Стоя на коленях перед приоткрытой дверью своей спальни, Грета прислушивалась к тому, что происходило внизу. Позади неё стояла Трисси и делала то же самое.
Снизу доносился взволнованный рокот, разливающийся по вилле гулким эхом. Грета и Трисси поняли только, что на рассвете прибыли двое полицейских, которые застали графиню в припадке нервного криза, а графа – в необычайно приподнятом настроении и с пистолетом в руке.
– Дедушка злится на меня, – сказала Грета.
– Да нет, вы тут ни при чём, – мягко объяснила Трисси. – Он просто очень испугался.
И, к счастью, не выстрелил в тебя.
– Ну да, а наказал меня! Посадил в тюрьму без суда и следствия. Это нарушение Женевской конвенции!
Грета сама удивилась своим словам. Мисс Беннет очень бы ею гордилась.
– Это не наказание, – настаивала Трисси. – Просто полиции нужно провести расследование, а мы мешаем.
– Но я свидетель!
Трисси изменилась в лице:
– Что вы имеете в виду?
– Я всё видела.
Горничная тихо закрыла дверь и присела на корточки рядом с Гретой:
– И что же вы видели?
– Всё. Я проснулась, потому что сильно хотела пить. Наверное, надо было всё-таки выпить горячего шоколада на ночь. Ну так вот, я проснулась и пошла вниз. Я искала кухню и обнаружила, что не я одна не сплю в такое позднее время.