Это была не боль. Это была какая-то тяжесть, не то червь, не то гвоздь, который день за днём проникал всё глубже и глубже в то потайное место, где у него было сердце.
Неужели он становится сентиментальным?
Сидя в своём кабинете, в угловой комнате в юго-западном крыле виллы Дроков, граф Арчибальд Салливан горько улыбнулся.
Довольно большой кабинет был заставлен массивной мебелью с бесчисленными ящиками, картотечными и книжными шкафами, которые закрывали всё: стены, часть окна и даже топку старого, давно остывшего камина. В кабинете нельзя было двинуть ногой, не наткнувшись на стопку древних бухгалтерских книг, на кипу газет военного времени или на перевязанные бечёвкой серые картонные коробки, о содержимом которых все давно забыли.
Арчибальд Салливан всегда был таким. Он любил окружать себя вещами. Бумаги, книги. Они придавали чувство уверенности и защищали от жестокого мира, в котором он родился богатым аристократом, а теперь был вынужден стать… буржуа. Ужасное, отвратительное слово.
Граф склонился над массивным столом с расстеленной на нём финансовой газетой и другими жалкими бумажками, требующими его внимания.
– Что?! И они тоже?! – рявкнул он, проведя по строчке в газете указательным пальцем левой руки и одновременно ткнув во что-то в одном из своих отчётов соответствующим пальцем правой. – «Ойлед Петролиум» тоже подешевели?! А, чтоб они пропали! Чтоб они все пропали!
Биржевые акции. Его погибель. Вот уже несколько лет.
Кажется, пришло время переходить к плану Б. Это самое радикальное, самое постыдное, но и самое эффективное решение проблемы. Граф рукой причесал бакенбарды. Конечно, у его действий будут последствия. Но когда их не было?
Он так задумался, что от шороха за дверью даже вздрогнул.
– Кто там? – спросил он раздражённо.
Ответа не последовало.
– Я ведь просил меня не беспокоить!
Входить в кабинет графа было строго запрещено. Исключение делалось только для горничной, только в пятницу вечером и только под его личным присмотром.
Он увидел, как повернулась ручка и кто-то толкнул запертую дверь с другой стороны. Граф встал, обошёл письменный стол, протиснулся между стопками книг и резко повернул ключ в замке:
– В чём дело?
Серыми, горящими от беспокойства глазами на него смотрела Матильда Салливан.
Всё чаще и чаще Арчибальд Салливан, оказавшись перед ней, в первые две-три секунды не узнавал женщину, на которой был женат вот уже сорок лет. Это было всего лишь мгновенье – маленький миг недоумения и растерянности: «Кто это?» Потом он вспоминал: