Молчание затянулось. Бенвор собрался приступить к легким угрозам и тут заметил, что пленница исподтишка разглядывает его. Спокойно, с любопытством, даже заинтересованно – как женщина мужчину, в том самом извечном смысле. Озадаченный неестественным для изобличенной шпионки поведением, юный капитан слегка растерялся. Обычно шлюшки королевской агентурной сети сначала заигрывали с офицерами, а уж потом плакали на допросах. Эта же вела себя с точностью до наоборот. Вначале рыдала в лесу, прятала слезы в дежурке, а теперь раздевала его глазами, не скрывая этого. И еще Олквин почему-то подумал, что теперь никому не удастся выжать из нее ни слезинки, как ни пытайся.
– Да кто вы такая? – пробормотал Бенвор, вдруг всерьез засомневавшись в правильности своих недавних выкладок. – Откуда взялись и что вам нужно?
На тонких губах пленницы появилась легкая мечтательная усмешка.
– Может, она глухонемая? – допустил Микас. – Я уже ничему не удивлюсь.
– Ничего от вас не нужно мне, – неожиданно произнесла гостья. У нее оказался приятный голос – сильный, глубокий, только хрипловатый после долгого молчания и слегка искаженный незнакомым мямлящим акцентом, точно не бангийским. – А чего от меня желаете вы, Бенвор Олквин, капитан?
Неуклюжий, неумелый порядок слов добавлял неясности ее и без того загадочному поведению. Капитан взял второй стул и уселся напротив.
– Ну, для начала скажите хотя бы, как вас зовут.
Она вытянула вперед спутанные руки.
– Может, для начала меня развяжут и позволят размяться? – Теперь она построила фразу правильно, будто обучаясь на ходу. Акцент тоже постепенно стал исчезать. Вот чудеса-то!
– Не указывайте господину капитану, что ему делать, – одернул ее Микас. Женщина скользнула по писарю отсутствующим взглядом, как по пустому месту, и невесело улыбнулась Олквину.
– Похоже, здесь есть только один джентльмен.
– Назовите хотя бы одну стоящую причину, по которой мне действительно следует исполнить вашу просьбу, и я постараюсь рассмотреть ее, – предложил Бенвор.
– Я хочу пи´сать, – нетерпеливо заявила незнакомка. – Если господин капитан считает, что сможет сам справиться с застежкой моих брюк, сделайте одолжение, мне уже нечего стесняться.
К своей великой досаде, Олквин почувствовал, что неудержимо краснеет. Мог бы и сам догадаться – ведь женщину несколько часов продержали связанной. Крякнув, он резко поднялся и позвал: