Вован положил коробку в полиэтиленовый пакет с рекламой какого-то «Дилижанса Хопера» или чего-то другого в таком же воровском духе и пошел в Детскую Поликлинику номер три. Подошел к стойке «Справочное» и спросил:
– Вы, не подскажете, когда Вера Олеговна принимает?
– Так она уже уволилась, сынок, – словоохотливо ответила пожилая женщина за окошком.
– Как уволилась, еще три месяца назад она к нам на вызов приходила.
– Повезло тебе, она теперь к себе на родину уехала.
– В деревню, что ли?
– Не знаю куда, может и в деревню. Там прожить сейчас, может и легче. Все-таки свое какое, никакое хозяйство.
– Так она же врач, классный врач, от Бога, заместитель Главного?
– Так, а что, заместитель?! Даже Главный не знает, где копейку добыть. А дети, хоть и мало совсем, и в деревне есть.
Нетерпение сердца гнало Вована куда-то дальше, он шел машинально, и никак не мог понять, почему ему так не повезло. Одна шестая часть суши, и такая скотская жизнь. Постепенно он дошел до какой-то церкви.
Вован никогда не был верующим, он был обычным советским скептиком на этот счет. Но сейчас какое-то чувство заставило его зайти внутрь, купить восковую свечу и подойти к какой-то старушке с вопросом:
– Скажите, пожалуйста, а за здравие, куда поставить нужно?
– За здравие? – переспросила древняя с виду женщина, – сначала зажги, милок, вот об эту горящую, а потом вот сюда поставь, под Богородицу.
Выходя из церкви, Вован понимал всю глупость им сделанного, но как было еще отблагодарить Веру Олеговну?
Ни Уильям, ни Шекспир, и ни Джулия Робертс
На диване в комнате сидел немолодой, но и не старый мужчина. В позе, в которой он сидел, трудно было понять какова его фигура. Легкая спортивная майка не скрывала средней величины бицепсы и сильную грудь. Но животик как-то нагло выпирал из-под треников, и уж никак нельзя было понять стройность или кривость ног.
Лицо было не толстым, но и не худым, глаза непонятного серо-буро-малинового цвета, нос с горбинкой посередине, открытый широкий лоб, короткая стрижка на голове. Взгляд очень проницательный и добрый.
Ромарио впал в рассуждалки, держа на коленях ноутбук «Тошиба». Где грань между социально значимым в искусстве и просто самоудовлетворением от радости авторства? Вопрос Шекспира задел его как-то уж очень сильно.