Иванов картинно поклонился, принял головной убор и медленно вернулся к своему столу. Тот был расположен прямо у окна. Открыл пластиковый стеклопакет – большая роскошь по тем временам. И швырнул на улицу шляпу, как олимпийский атлет – метательный диск. Головной убор улетел далеко, к оживлённой магистрали, что прошла сквозь сердце Центрального округа.
– Готово, – улыбнулся он и показал на кресло для допрашиваемого. – Ну, присаживайтесь. Чем обязан?
– Да как вы смеете! – вскричал визитёр и принялся топтать ногами, будто ребёнок. – Я – посланник её Величества! У меня чрезвычайные полномочия!
– Чудно, – кивнул Фёдор, встал и приложил руку к сердцу, обратившись к портрету Екатерины Третьей. – Передайте Императрице мои пожелания доброго здравия. Многие лета.
– Неслыханно! – не унимался визитёр. – Какая грубость! Какая бестактность!
Дорогой мужчина в роскошной одежде никак не мог успокоиться. Топал ножками. Орал, что его шляпа стоит дороже, нежели следователь по особо важным делам и поручениям. Что за такой проступок его надлежит разжаловать и сослать на каторгу. Что превосходство аристократии – основа стабильности общества. Иванов молчал.
На крики в кабинет прибежал начальник – полковник Цискаридзе. Некогда подтянутый и поджарый, к своим сорока пяти годам он изрядно набрал вес. Полицейский руководил крупнейшим участком в самом сердце Москвы. И, по слухам, имел доход, никак не соответствующий его заработной плате.
Однако же, императорская семья благоволила Цискаридзе. Учтивый, вежливый, но что ещё важнее – исполнительный. Начальник, способный претворить в жизнь любое поручение. А ещё он неведомым образом мог определить, что где-то страдает аристократ, и тут же примчаться.
– Граф Галунов! – воскликнул Цискаридзе и всплеснул руками. – Какая огромная честь! Отчего же не зашли ко мне, а бросились сюда? Я ожидал вас.
– Только что ваш подчинённый… – произнёс граф, поджав губки. – Швырнул мою шляпу в окно. Можете себе представить?
– От лица всего Её Величества полицейского отделения Центрального округа приношу извинения за бестактность, – отчеканил полковник.
– Двадцать плетей! – потребовал граф и надул губки ещё сильнее. Ещё чуть-чуть и взлетел был, подобно дирижаблю. Внешне аристократ успокоился, но душа его теперь требовала сатисфакции.