"Спи спокойно, брат. Музыка твоя останется…"
"Не верю! Это ошибка!"
Я пролистывал их, и с каждой строчкой в груди сжимался ледяной ком, перекрывая дыхание.
А потом нашел пост. Его сестры, Кати. Простой черно-белый снимок Жени, подростка, с гитарой. Даты: "19.03.1996 – 12.10.2023".
И подпись, от которой сжалось все внутри:
"Больше нет твоего смеха. Больше нет твоей гитары по утрам. Больше нет твоих безумных идей. Как дышать с этой дырой внутри – не знаю. Прости, что не уберегла."
Я откинулся на подушки, закрыл глаза, пытаясь сдержать накатывающую волну. Но плотину прорвало. Хлынули воспоминания. Школьный гул, запах пыли и мела, скрип парты… и его голос, шестнадцатилетний, дерзкий, полный веры.
Глава 2. Школа
Женька ворвался в наш класс, как метеор в болото, в середине октября. Социальные лифты уже давно развезли всех по своим этажам: спортсмены, ботаны, хулиганы, принцессы. Я тихо занимал нишу «нормального парня» – не звезда, но и не изгой. Неприметный, удобный. До того дня.
Новый вошел, капая осенним дождем с кожаной куртки-косухи, и даже не поднял глаза, когда Марья Ивановна, наша классная, представила его сквозь зубовный скрежет:
– Сорокин Евгений. Извините за опоздание, – она нервно поправила очки на переносице. – Садись… вот туда, сзади.
Он прошел между рядами, оставляя мокрые следы на линолеуме, и плюхнулся за последнюю парту, рядом со мной. Пахло мокрой кожей, дешевым табаком и чем-то горьковатым – то ли перегаром, то ли дешевым одеколоном «Саша». Первые дни он был тише воды. Отвечал на уроках односложным «ага» или «неа», на переменах залипал в разбитый экран телефона или смотрел в окно с таким видом, будто видел там что-то невероятно интересное. Пока на литературе не взорвалась бомба.
– Современная музыка – это не искусство, а набор похабных слов и примитивных ритмов! – заявила Марья Ивановна с пафосом, разбирая лирику Есенина. – Где тут глубина? Где душа?
Сзади раздался едкий, сдавленный смешок.
– Ага, особенно похабных, – пробормотал Женька так громко и отчетливо, что услышала вся пара.
– Тебе есть что сказать по существу, Сорокин? – Голос классной зазвенел ледяными осколками.
Он медленно поднялся. В классе повисло напряженное молчание. Все замерли, как мыши перед удавом.
– Да просто… – он зевнул нарочито широко, – вы судите о том, чего не слышали. И не понимаете. Вот, например…