– Доктор Элда Хауг, – голос Стэнли звучал хрипло. – Физик. Координатор проекта «Хейм». Пропала без вести… то есть, сейчас.
– Жива? – спросила Майя, вглядываясь в неподвижную фигуру на экране. На обожжённой щеке, казалось, не было и признака дыхания.
Внезапно Элда Хауг пошевелилась. Едва заметно. Её рука, лежавшая на чёрном пепле, дёрнулась. Пальцы сжались в кулак. Потом разжались. Голова повернулась на миллиметр. И её глаза… её глаза открылись.
Майя ахнула. Даже Вигланд сделал шаг назад.
Глаза, смотрящие в камеру дрона с высоты, были полны нечеловеческой боли, ужаса и… осознания. Осознания чего-то невыразимо чудовищного. Она не просто смотрела. Она видела их. Через объектив, через сотни километров. Её губы шевельнулись. Ни звука. Но по движению Майя прочитала одно слово, повторяемое снова и снова, как мантру, как проклятие:
Петля…
Потом изображение с «Валькирии» пропало. Экран погас. Сигнал оборвался. В зале воцарилась мёртвая тишина, нарушаемая только шипением динамиков.
– Петля? – прошептал Стэнли, смотря на чёрный экран. – Что она имела в виду? Временную петлю? Пространственную? Или…
– Неважно, что она имела в виду, – перебил Вигланд, его голос был ледяным, но в глазах горел холодный огонь. – Эта женщина – ключ. Она там была. Она видела. И она жива. – Он повернулся к операторам. – Готовим группу экстренного реагирования. Вертолёт. Медики. Утеплённые контейнеры для изоляции. Мы летим за ней. Сейчас. И доктор Нистрем, – он посмотрел на Майю, – вы с нами. Ваша экспертиза понадобится на месте.
Майя кивнула, чувствуя, как ледяная волна страха смывает остатки усталости. Она смотрела на чёрный экран, где секунду назад были глаза Элды Хауг. Глаза, видевшие ад. И в них не было надежды. Только предупреждение, обращённое ко всему миру из эпицентра энтропической раны.
Морозный воздух норвежского фьорда, ворвавшийся в открытую дверь вертолета, ударил Майю Нистрем по лицу, как пощечина. Даже сквозь утеплённый комбинезон холод пробирал до костей. Вертолёт Ми-8, раскрашенный в тусклые серо-белые камуфляжные цвета, висел над долиной "Хейма", как гигантская стрекоза на ледяном ветру. Внизу бушевал хаос, видимый невооружённым глазом.
Долина была не просто разрушена. Она была больна. Воздух над ней колыхался, словно над раскалённой сковородой, искажая очертания скал. Участки земли мерцали – то покрытые снегом, то чёрные и дымящиеся, то неестественно зелёные, как весенняя трава посреди арктической зимы. Пейзаж напоминал сломанный экран, на котором одновременно проигрывались три разных фильма про апокалипсис. Тишина, нарушаемая лишь рёвом двигателей и воем ветра, была зловещей. Ни криков, ни гула техники, ни даже привычного шума ветра в скалах – только гнетущее, ледяное безмолвие смерти.