На следующий день мы встретились после занятий на стоянке велосипедов, чтобы пройтись пешком. Дже прожужжал мне все уши гениальным планом, родившимся ночью:
– Мы будем выступать вдвоем. Начнем с бара отца, он нас точно пустит, это я беру на себя. Попробуем каверы, а там наши песни прорепетируем. А как закончим универ, махнем по всей стране. Только представь, ты и я, летим на моем мустанге по степям, выступаем в каждом маленьком городке. О нас будет говорить все! Так и до Холмов Митавры доберемся.
– Ну прямо нас там заждались. Ты не видел ни одной строчки, написанной мной, я не была в баре. Тебе не кажется, что ты, ну, слишком спешишь что ли?
Конечно, он так и остановился посреди тротуара. Хорошо, что здесь велодорожки идут отдельно, в моем родном городе его бы сразу сбили.
– Да мы катастрофически опаздываем! Это же такая хорошая идея, что надо бежать, чтобы вообще что-то успеть, да хотя бы оставаться на месте.
Подметив цитату, я поняла, что книги мы читали в детстве одинаковые. Не человек, а сплошное совпадение. Так что не удивительно, что я не смогла устоять. И уже через пятнадцать минут мы ели самые вкусные острые бургеры в мире. Я все еще думаю, что это лучшая еда на свете. Потом мы осматривали сцену. Тогда я в этом не понимала вообще ничего, абсолютно, поэтому мне понравилось. Понравилось, что была гитара с блестками, легкая, как перышко. И высокий табурет рядом с микрофоном. И даже куча проводов вокруг. Хотя, Джереми почти сразу инструмент меня ее отобрал. Сказал, что девчонка с гитарой смотрится странно (особенно с блестками. Блестки вообще – фу). И вообще, он играет, я пою. Нечего тут.
Сейчас для тебя это звучит забавно, но тогда именно Джереми принимал решения. Мне оставалось только кивать и улыбаться, как обычной девчонке. На самом деле это только кажется, что плыть по течению легко. Соглашаться, упираясь лбом во внутренний барьер своего эго и маленького «хочу», твердо общая себе, что однажды твой тоненький голосок услышат. Зато, как научишься стоять на своем, уже не свалишься. Самое забавное, что при всем этом именно с Дже у нас не было ничего «моего» и «твоего». Только наше.
Помню, в тот же вечер, мы засели с ним на чердаке родительского дома, прямо под маминым флюгером, и он внимательно вчитывался в каждую строчку моих восьми (восьми тысяч) тетрадок с текстами.