Идея, именуемая понятием в его высшем совершенстве, развивается как Абсолют.
И этот Абсолют означает нравственность в её высших формах.
Известно, как школы в этом пункте расходились в крайние противоположности.
Религия – одна из таких форм Абсолюта; но гегельянцы занимали самые противоположные и враждебные позиции в отношении проблемы религии.
Государство прежде всего является такой формой Абсолюта; но гегельянцы разделились на политических реакционеров и революционеров.
Точка зрения развития при этом не проявила себя как однозначный руководящий принцип.
Можно было бы подумать, что развитие было слишком непосредственно перенесено на конкретные учреждения и отношения истории – на религию, право и историю вообще, равно как и, с другой стороны, на искусство.
Безусловно, в этом самом по себе впечатляющем, но неопосредованном применении диалектической методики кроется очевидный источник ошибок; однако подлинная причина ошибки этим ещё не названа.
Она заключается скорее в пантеистическом центре системы: в сосредоточении системы философии и всего бытия в природе.
При этом не может и не должно быть никакого должного, которое отличалось бы от сущего.
Идея не равна должному, тогда как понятие равно сущему; но идея есть лишь развитие понятия; следовательно, она остаётся центром бытия, которое одновременно включает в себя и должное.
Таким образом, то, что в ином случае является этикой, становится продуктом развития логики.
Deus sive Natura (Бог или Природа). На этом всё и остаётся.
И это есть и остаётся коренной ошибкой всякого пантеизма, а значит, и философии тождества.
Не говорится: Natura, neenon Deus (Природа, но не Бог), если вообще допустимо использовать это выражение для проблемы нравственного, ради противопоставления.
В этом состоит натурализм диалектического развития.
Идея выступает как природная сила; ведь она есть категория бытия.
И как природная сила она предстаёт и перед историческим интересом, который сам по себе одновременно является спекулятивным, поскольку развитие, диалектическое движение не просто объединяет оба интереса, но попросту отождествляет их.
Поэтому здесь на место этики встаёт вся догматическая метафизика, только в современном историческом облачении.
Разворачивается судьба человека и мира:
никто не спрашивает, выпадает ли человеку особая роль перед лицом судьбы, причём двойная – не только роль действующего (при этом вновь может возникнуть вопрос, не является ли он ведомым), но и роль знающего.