Через полчаса, когда Илонка уже была готова бросить все и бежать домой к маме, появился он, ее брат Сергей. Ее личный рыцарь, который, похоже, успел не только принять душ и позавтракать, но и, возможно, спасти кого-то из горящего здания, пока она сидела и обдумывала план побега. С видом человека, для которого все двери мира открыты, он подхватил ее и решительно толкнул к двери. Двери, на которой красовалась табличка: «ОТДЕЛ КАДРОВ». Уже одно это словосочетание заставляло Илонку напрячься. От него веяло казёнщиной, пылью и неизбежностью.

Внутри Отдела Кадров горел яркий свет, поэтому на пороге этого кабинета Илонка почувствовала себя как товар на витрине. Она замерла на пороге под взглядами трех дам, которые с пренебрежением и превосходством посмотрели на нее. За массивным столом, словно древний, но очень бдительный цербер, восседала ОНА. Женщина, чье лицо, казалось, было высечено из гранита, а взгляд мог испепелить особо наглых соискателей прямо на месте. Илонка почувствовала себя мухой, случайно залетевшей в паутину.
Сергей, не обращая внимания на ауру вселенской усталости и недовольства, излучаемую Цербером, начал свою речь:
– У нас тут договоренность с начальником цеха сборки микросхем… моя сестренка, Илона… лучшая кандидатура…
Сергей расписывал ее достоинства так, будто Илонка была не просто 17-летней девчонкой, с треском провалившейся при поступлении в институт, а как минимум лауреатом Нобелевской премии по микросхемостроению. Цербер лишь изредка фыркала, ее губы были сжаты в тонкую ниточку, а глаза, казалось, сверлили дыру в черепе Сергея. Илонка же стояла, как нашкодивший школьник у доски, и мечтала провалиться сквозь землю, раствориться в воздухе, исчезнуть.
Затем, после пафосного монолога, Сергей взял трубку телефона и, приложив палец к губам, будто посвящая всех в великую тайну, набрал номер.
– Алло, Иван Иваныч? Это я, Сергей. Да-да, по поводу моей сестры…
Он говорил с начальником цеха так, будто они вчера вместе пили вино на пикнике. А потом, с победным видом, передал трубку Церберу. Та взяла ее двумя пальцами, словно это была ядовитая змея, и произнесла в трубку что-то короткое и неразборчивое, но очень, очень недовольное.
Сердце Илонки в этот момент яростно выскакивало из груди. Оно стучало так громко, что, казалось, его слышали даже в соседнем кабинете. Страх, волнение, надежда – все смешалось в один гремучий коктейль. Она ждала приговора. И вот, после очередной порции невразумительного бубнежа в трубку, Цербер наконец-то отложила телефон и, взглянув на Илонку так, будто та только что украла у нее последнюю конфету, произнесла: