Сергей смотрел на монету. В голове шумело, разрасталось ощущение, будто реальность сжимается вокруг него, пытаясь поглотить. Он не мог понять, что делать – взять её или уйти. Взять и встретиться с тем, что его ждёт, или отвернуться и, возможно, никогда не узнать правду?
Голоса детей продолжались, зовя его:
«Папа… Почему ты ушёл?»
«Папа, вернись…»
– Хватит! – выкрикнул он, резко, почти в ярости. Его голос пробил туман, на миг разорвав бесконечную тишину, но оставил после себя только пустоту и эхо.
Его дыхание участилось, а в сердце закралось тягостное воспоминание.
Он вспомнил тот день. Ту дорогу. Руки на руле, которые сжимали перфорированную кожу. Солнце било в лобовое стекло, а сзади раздавались голоса его детей – Маши и Глеба. Ему часто казалось, что эти моменты могли длиться вечно.
– Пап, купишь нам мороженое? – спросила Маша, легонько ударяя его по плечу, когда он остановился на перекрёстке.
– Куплю, конечно, – ответил он тогда мягко, улыбаясь в зеркало заднего вида. – Только не ссорьтесь из-за вкусов.
Эта бытовая сцена вспыхнула в его сознании, как яркая молния, но скоро её очертания изменились, потемнели, и Сергей почувствовал, как она превращается в его собственную боль.
Он вспомнил, как отвлёкся на звук радио. Какая-то мелодия заиграла, щёлкнув нервы. Его рука потянулась к настройкам. Всего на мгновение, всего на одну чёртову секунду. И в то же мгновение раздался оглушительный удар. Скрежет металла, переходящий в крик. Визг тормозов, слишком поздний, чтобы остановить судьбу.
Голоса… крики… и в них терялась тишина.
Сергей снова оказался в туманной пустоте. Теперь перед ним не было мужчин и женщин, только монета на столе, холодная и неподвижная. Он почувствовал, как его ладони вспотели, и сделал очередной шаг к столу.
– Почему вы это показываете? – спросил он негромко, почти шёпотом.