Потом – одна большая спутанная куча событий. Последнее, что осталось в памяти мальчика широким и болезненным шрамом, – День независимости, семнадцатое мая. Родители сильно поссорились.
Мама плакала.
А вечером отец, не сказав ни слова, собрал все свои вещи в один громоздкий чемодан, бросил его в машину и уехал. Он оставил семью и больше не возвращался. В редких звонках и еще более редких сообщениях он много чего обещал: подарки, совместные прогулки и поездки, катания на лыжах… Но ни одно из этих обещаний не было сдержано. Со временем папа превратился в призрака, в существование которого в семье уже никто не верил. Никто, кроме самого маленького Кристофера.
Йоханнес открыл и снова закрыл рот, словно хотел что-то сказать, но передумал.
Кристофер безучастно щелкнул кнопку беззвучного режима на телефоне и бросил его в карман. С видимым усилием, будто ноги налились воском, он приблизился к яме, в которой лежал Джеко, наклонился, набрал в ладонь горсть холодной земли и медленно высыпал ее на свежую насыпь.
– Спи спокойно, самый лучший пес на свете. Другого такого не будет.
Когда Кристофер вернулся на прежнее место, Хельге начал прощальную речь:
– В этот тяжелый день мы провожаем в последний путь преданного, верного, друга – настоящего ангела-хранителя семьи Фоссен. Пятнадцать лет Джеко выполнял свое предназначение: оберегал от ночных страхов, защищал от блуждающих во тьме опасностей и недоброжелателей, дарил каждому члену семьи внимание и любовь – чистую, безусловную, искреннюю. Но пришел час, когда Господь призвал его душу в Царствие Небесное, чтобы там, в светлом, блаженном и мирном месте, она обрела вечный покой. Помолимся за душу Джеко, который навсегда останется в наших сердцах, в нашей памяти и которого мы будем любить ровно столько, сколько мы будем помнить о нем. А помнить мы о нем будем всегда. Блажен твой путь, Джеко, по которому ты сегодня отправляешься на небеса, ибо в конце этого пути уготован тебе рай – без боли, стенаний и мук.
Ветер уносил слова пастора, смешивая их с тихими всхлипываниями детей. Ингрид, сама не помня как, теряя опору под ногами, вышла на террасу. Казалось, исхудалое бледное тело еще молодой и красивой женщины тонет в темной шали, грубые петли которой она нервно, будто слепая, перебирала пальцами.