Мы узнали утверждение как Dedicatio: более значимым является слово Abdicatio [отречение]. И мы, вероятно, не ошибаемся, предполагая, что последнее могло привести к первому. Важнейшее право суждения – это право отречения от ложного суждения и его уничтожения. В этой аннуляции, вернее, аннигиляции, возникает подлинное, истинное ничто. Как суждение подтверждается тождеством, так оно отменяется отказом от тождества, уничтожается в своем содержании. Между A и не-тождественным A для мышления нет примирения. Оно должно быть уничтожено как ничто, вернее, как не, так что суждение становится осуществимым в своем содержании только в этом направлении. Жизненный вопрос суждения заключается в том, что оно способно установить в себе эту инстанцию – инстанцию уничтожения.
Не, которое провозглашает эта инстанция, имеет совершенно иную природу, чем то ничто, которое является источником нечто; это деятельность суждения; это само суждение, которое отнимает у содержания, претендующего на то, чтобы стать содержанием, это право и эту ценность. Мнимое non-A отнюдь не является уже содержанием; оно лишь претендует на это. Отрицание же отрекает ему в этой ценности. Не существует non-A, и не может существовать non-A, которое, в отличие от ничто истока, имело бы завершенное содержание. Все сомнения в том, что non-A может принимать значения, способные оправдать его содержание, должны пока, должны в принципе умолкнуть. Ибо тождество при этом ставится под вопрос. И никакие соображения и предосторожности не могут быть высказаны, пока оно не будет надежно и окончательно вне сомнения.
Защита тождества от угрозы non-A – вот смысл отрицания. Противоречие имеет право отказа, отречения. Психологическим заблуждением является отрицание самостоятельности суждения отрицания, будто «нет» появляется после и словно post festum [постфактум]. Но это не только психологическое заблуждение; это одновременно и логическое опустошение, подвергающее научное мышление любого рода тягчайшим опасностям, причем не только тонким, но и самым грубым, которые опрокидывают и разрушают все мышление. Тождество оставалось бы – за что его, конечно, часто и принимают – лишь признанием голого факта, что A, несмотря на угрожающие изменения, иногда способно утвердиться. Но оно не было бы принципиальным требованием, чтобы A, как продукт суждения, пребывало в тождестве, если бы противоречие не усиливало эту компетенцию.