23. На это есть только один ответ, который, в свою очередь, заключается в вопросе: как можно понять, что мышление должно прийти к тождеству с бытием? В этом и состоит смысл мышления, равно как и смысл бытия, в этом новизна, новая ценность этих двух понятий, что они вводят это чудо как таковое. Ибо и здесь следует спросить: как можно мыслить мышление таким, чтобы оно вступало в тождество с бытием? И как можно мыслить бытие таким, чтобы оно могло вступать в тождество с мышлением? Но в этом и заключается подлинный смысл этих двух новых понятий, при открытии которых действовало и третье новое понятие – единства. Мы заключаем, таким образом, от значения единства для мышления и бытия природы к значению единства для познания Бога. Элейскому бытию соответствует в религии понятие единого Бога, как единого бытия.
24. Таков новый вывод: единственность Бога означает изначально не его неделимость, не только его несравнимость с иным бытием, но просто его тождество с бытием, так что перед ним никакое иное бытие не сохраняет силы. Если бы религия развивалась и расширялась в философию, то она сделала бы Когелет своим каноном и наложила бы скепсис, видимость, тщетность на всё мнимое бытие. Однако у монотеизма есть позитивные задачи, которые отвлекают его от этого отрицания. 25. Между тем мы уже видели у Ксенофана, что не только скептицизм является следствием единства Бога. Правда, это единство, если не перенесение, то по крайней мере аналогия с единством космоса, и в этой аналогии оно впервые возникло. Мир имеет единство, и Бог имеет единство. Но последнее означает: Бог имеет единство с миром. Здесь единство становится тождеством, которое впервые было осуществлено у Парменида между мышлением и бытием. У Ксенофана есть не только следствие, но и сопутствующая мысль: пантеизм.
26. Так с самого начала философии монотеизм и пантеизм вступают в противоположность друг другу. Столь непримиримо, столь неизбежно мы усматриваем здесь это противоречие, исходя из основной идеи монотеизма. Бог один, поэтому единый Бог есть бытие. Природа не может претендовать на тождество с ним. Только он есть бытие. Его единственность означает его единственное тождество с бытием, перед которым всё иное мнимое бытие низвергается в мир теней видимости и тщетности. Нет примирения между монотеизмом и пантеизмом. Пан природы есть абсолютное противоречие единственности Бога. И здесь ничего не меняет то, что это пан для мышления природы является ценным и необходимым понятием. Ведь нельзя забывать, что монотеизм – лишь одна из позиций духа по отношению к миру, которая нуждается в дополнении другими позициями. Монотеизм – не принцип естествознания. Однако и естествознание – не единственная позиция духа по отношению к миру, поскольку мир – это также и нравственный мир. Если пантеизм и имеет какое-то оправдание, то только для этики; но здесь мы рассматриваем отношение мысли о Боге к логике. И для этого отношения пантеизм становится препятствием; ибо он вносит противоречие не только в понятие Бога, но и в понятие природы, отождествляя их.