– Как зовут отца? – вдруг спросила девушка, игриво.
– Влад… Владислав.
Но потом я чуть не стукнула себя по лбу. Вот уж точно своему ребёнку не стану давать отчество этого предателя. Будет носить отчество моего отца.
Моего отца звали Сергей. И у моего малыша будет именно это отчество, но уж точно не Влада.
Девушка резко повернула голову, разглядывала меня долго, а потом хохотнула и выдала:
– Представляете, моего любимого тоже зовут Влад. У нас будет мальчик. Мы решили назвать его Владислав Владиславович Соколов. Скажите, круто звучит! А у вас какая фамилия?
Она тронула меня за руку, и я едва сдержалась, чтобы не отдёрнуть руку.
– Вы простите меня за любопытство. Владик постоянно меня за это упрекает, что я ужасно любопытная.
Она весело смеётся.
– Но он всё равно меня любит. Очень-очень любит. Даже ради меня и нашего малыша со своей старой лохудрой разводится. На мне потом женится. Она бесплодная старая жаба… Ой, простите… Вы хорошенькая и молодая ещё, а там вообще полный капец. А то подумаете, что я на всех так… Нет-нет… Владик говорит, мало того, что она старая, страшная и детей не родила ему, так ещё и вредная. Настоящая ведьма! Не даёт ему жить и дышать. Всё кровь ему свернула. Душит своими постоянными упрёками, подозрениями. Не понимаю таких… Мерзкая баба…
Она что-то ещё болтала, а для меня мир, как будто, остановился.
Я ей ничего не ответила. Только слушала вполуха.
В коридоре кто-то чихнул. Где-то звякнула дверь.
Любовница моего мужа по роковой случайности сидела рядом со мной и рассказывала, какая страшная, ужасная, вредная и противная старая тётка, и какой Владик несчастный со мной, и какой с ней – счастливый.
Мне бы что-то сказать, но в горле, будто гвоздь засел.
– Я… Я… Что-то мне нехорошо, – дрожащим голосом прошептала я. – Мне нужно на воздух…
Девушка пыталась предложить помощь, позвать врача, но я отмахнулась и быстро ушла. Ушла, пока я не сорвалась и не наговорила чего-то лишнего.
Не нужно, чтобы она узнала, что я – та самая старая и страшная жаба.
Я вышла из поликлиники как в бреду.
Машины, люди, голуби, солнце – всё казалось каким-то фоном, фальшивым спектаклем.
У меня внутри всё горело.
Жжение, не от перца, не от боли. От несправедливости.
«Его любовнице где-то двадцать пять. Плюс, минус. Животик аккуратный. Щёчки румяные. Говорит волнительно, улыбается. Счастливая такая. А я просто старая баба, которая вовремя не сдохла или не ушла в монастырь».