Только несколько более других захмелевшая старушка Авдотьевна бормотала что-то по-французски себе под нос, но и ее иноземное бормотание походило больше на плач, на причитание, хотя и непривычно картавое и гундосое.
Так и окончился этот день рождения, никакого облегчения Марии Кузминичне не принеся.
А еще через четыре дня настало то, чего и ждали, и почему-то боялись на заводе – эвакуация.
За эти дни словно мертвый ветер просквозил по квартире и осталась в ней одна лишь никому не нужная старушка Авдотьевна, справедливо рассудившая, что ничего хуже случившегося с ней в 19-м году быть уже не может.
Широко и уверенно крестила она уезжающих на восток и во здравие каждого не забывала молитву сокровенную сказать. Так что к тому моменту, как, уезжавшая последней, Мария Кузминична дверь за собою притворила, Бог был достаточно загружен самой неотложной работой.
И села Мария Кузминична в поезд тоскливый и шумный, и ехала долго в полном душевном оцепенении и непонимании происходящего – не жизнь свою спасая, а только неизвестно зачем выполняя то, что приказано было. И смотрела она в окно на леса голые, и не видела их, и вспоминала жизнь их с Фомкою, и вспомнить не могла. В таком убогом состоянии и прибыла она на место своего назначения в город Новотрубецк.
Столь тих и добропорядочен был город этот, что за последние лета кроме пьяного мордобития и случайной поножовщины никаких происшествий к протоколах зарегистрировано не было.
Но хоть и мал был город Новотрубецк, в силу исторической закономерности многие большие, всемирные, можно сказать, люди в нем, да в его окрестностях покой находили. Так что если бы на вокзале, куда эшелоны разные прибывают, каждой такой знаменитости по мемориальной доске повесить, то, не выдержав столь великой известности, рухнуло бы здание, в прах летучий обратилось. Но все это – домысел, пустое шевеление мозгов, потому как никто никогда никакие доски вешать никуда не собирался, ибо тих и лоялен был город Новотрубецк. Особливо в ясную погоду, утром, по понедельникам.
Ведать всего этого Мария Кузминична разумеется не могла и потому славный город сей произвел на нее неизгладимо-тягостное впечатление, которое еще более усилилось через несколько дней, когда оказалось, что родной завод работой ее загрузить не в состоянии.