Мне нравится ночь, ее звуки и запахи. Меня завораживает спящий город, кажущийся нарисованным, и бескрайний черный купол, раскинутый над мрачными махинами зданий.
Я отстаю, засмотревшись на звезды. Никто не учит нас астрономии, но мне все равно любопытно посмотреть на ночное небо. В масштабе космоса наша жизнь представляется смешной и ничтожной.
Я получаю тычок под лопатки от тирона, следующего за мной. Его не волнуют праздные философские размышления. Он стремится побыстрее «отмучаться» и вернуться в свою постель в общежитии «Фациес Венена».
– Шевелись, дохляк, – раздраженно бурчит он, – не загораживай проход.
Стоит ли упоминать, что мои отношения с товарищами не сложились с самого начала или это и без того очевидно?
Не знаю, что послужило тому причиной – мое внезапное «везение» попасть в отряд или привычка держаться ото всех особняком? Быть может, «стая» стремится изжить хилого товарища, быть может, другие подсознательно чувствуют во мне отличие и скрытый изъян. Меня не любят, гнобят и шпыняют. А я еще даже не стал «любимчиком» децуриона, впоследствии центуриона.
Стану.
Сегодня.
Сейчас.
Я ускоряю шаг. Обычно я предпочитаю помалкивать, но все же размышляю, нужно ли мне огрызнуться в ответ, когда начинается заварушка. Все происходит так быстро, что я толком не понимаю, откуда взялись эти люди – они словно воплотились из окружающей нас темноты. Тишину раздирают на куски звуки выстрелов, и следом тут же заходится тревожным воем сирена.
Тирон, идущий за мной, падает, придавливая меня своим телом, а он крупный малый, и, вероятно, ему я и обязан чудесным спасением. Его туша загораживает меня от града осколков бомбы, взрывающейся рядом с нами. От хлопка закладывает уши, а яркая вспышка словно выжигает сетчатку. Я барахтаюсь под павшим товарищем, слепой и беспомощный.
Сквозь низкую вибрацию у меня в голове доносится отдаленный голос децуриона:
– Рассредоточиться! Они вооружены!
Бах-бах-бах – вторят ему выстрелы со всех сторон. Я пытаюсь дотянутся до своего оружия, но моя рука прижата к земле чужим телом как надгробной плитой.
– Слезь с меня, – требую я, – слезь с меня, гадина!
Тирон не реагирует. Кое-как спихнув его в сторону, и проморгавшись от пыли, я вижу в полумраке его лицо, искаженное маской предсмертной муки. На его губах пузырится кровавая пена, а застывшие глаза устремлены в темноту. Меня не пугают покойники. Я видал их достаточно и знаю: от живых будет побольше проблем.