Он шагал прямо.
Песок с его сандалий осыпался на мозаичный пол. Белые волосы – длинные, как у старого жреца, но живые, будто ткань света, – спускались до плеч. Глаза… Нет, то были не глаза. Это было расплавленное золото, застывшее в момент гнева. Не человек смотрел на трон – явление.
На лбу – анх. Но не как украшение. Не как безделушка, продающаяся в лавках возле храмов. Он не сверкал – он пульсировал, как живая печать, выжженная воплоти. Символ не веры, не принадлежности, а власти. Такой, которая не нуждается в доказательствах. Такой, перед которой не спрашивают "почему".
Он не сказал ни слова. Ему не нужно было.
Фараон Ахептар вскочил, и золотые подвески на его мантии звякнули, будто в насмешку над его страхом. Он был высокий, стройный, как статуя юного Осириса, но сейчас вся эта мраморная грация дрожала – в запястьях, в голосе, в том, как он вцепился в подлокотники трона.
– Кто ты, смеющий входить без поклона? – выкрикнул он, но голос сорвался на середине, скатился вниз, потеряв металлик власти. Прозвучало не как приказ – как попытка напомнить себе, что он всё ещё фараон.
Трон, усыпанный бирюзой и лазуритом, казался слишком высоким для него в этот миг. Или наоборот – он стал меньше. Меньше, чем легенды, которые сам о себе сочинял. Меньше, чем маска сокола, за которой прятал страх. Меньше, чем гость, стоящий у подножия трона – прямой, неподвижный, без капли благоговения.
Фараон вглядывался в лицо пришедшего, но не видел ни почтения, ни страха, ни даже гнева. Только молчаливое… знание. Как будто этот человек – нет, это существо – уже знает, как всё закончится.
Незнакомец не ответил сразу. Он стоял в тишине, впитывая зал, как военный судья, только что вошедший в комнату с приговорённым. Мраморный пол тронного зала казался хрупким под его шагами, будто сама земля боялась прикасаться к нему. Сводчатые потолки дрожали в отблеске света, исходящего от его тела – не жара, не огня, не золота – чего-то древнего, неведомого, слишком настоящего.
Его взгляд скользнул по колоннам, по замершим фигурам жрецов, по покрытым драгоценностями лицам воинов. Он остановился на фараоне. И тогда воздух сгустился. Не стало слышно дыхания, даже звон подвесок на священных урнах стих.
– Я тот, чьим именем ты прикрывался, – голос был не громким, но каждое слово вонзалось в зал, как клинок. Не эхо – приговор.