– Зара, не вздумай обижаться на меня, видимо я с дальней дороги подустал малость и не в состоянии воспринимать шутки, – все так же тихо, но значительно нежнее произнес Висит, чего девушка и добивалась от молодого человека.
– А девушки у реки говорили, что ты ездил за Терек, чтоб пригнать для меня табун. Виса, разве я не стою табуна лошадей, – лукавила Зара снова, не давая покоя молодому человеку.
Висит улыбнулся, взглянув на девушку, затем посерьезнев произнес:
– Ты то, сестренка, стоишь и десяти табунов, но этих лошадей я пригнал не для нас. Я их добыл для матерей, которые растят сирот. Многих наших горцев поглотила война, что пришла к нам через земли станичников, дети остались сиротами. Но я не забыл и про свою сестренку, – улыбнулся снова Висит. – Видишь вот этого красавца-коня? Его я пригнал именно для тебя, – попытался задобрить девушку Висит, подведя ее к белевшему при луне крутому боку коня.
– Спасибо, Виса, мне то и конь не нужен, лишь бы ты живым и здоровым вернулся домой, – на этот раз девушка была серьезна.
Оттого, что отцы их были близки, как родственники, Висит с Зарой тоже с детства росли словно брат с сестрой. И теперь в их жизни наступил трудный период, период выбора…
Когда они вдвоем управились с лошадьми и скотиной, Зара пошла под невысокий навес, где стояла массивная чеченская печка, чтобы собрать на стол поесть для Висита. Висит же отправился, к журчавшему за домом ручейку, чтобы сполоснуться.
К тому времени, когда Висит вернулся под навес к низенькому круглому столу, Зара положила на стол испеченный вечером еще теплый ароматный чурек, творог в сметане, брынзу, тут же подоспело и мясо поджаренное на угольях в открытой чеченкой печи.
– Я тут думала, – сказала Зара задумчивым голосом, Виситу, вытиравшему полотенцем мокрое лицо, – ведь у людей, которых ты оставил без табуна лошадей тоже есть дети, должно быть и у них есть сироты. Ты об этом не задумывался, Виса?
Висит вдруг перестал вытирать лицо, которое на фоне керосиновой лампы, зажженной Зарой под навесом, вдруг посерьезнело. Его усталые сероватые глаза источали лишь неясную боль и печаль. Видно было, что молодой человек не раз задавал сам себе этот вопрос.
– Казаки и калмыки нередко идут на наши земли войной впереди царских войск. Они виновны в том, что и наши, и их дети становятся сиротами. Мы не просто забираем у них лошадей и скот, мы с боем отбиваем их у них. Не мы выбрали их для себя недругами, но они по своей совести стали нашими врагами. Казаки селятся на наших землях, где всегда остается лишь пепел от наших селений. Когда их беглые отцы и деды, по сути дела рабы в собственном государстве, бежали от своих господ и поселились на берегах Терека, мы стали им добрыми соседями. Хотя и эти земли были нашими пастбищными наделами. Однако когда царь снова их приласкал и простил великодушно, они тут же поспешили признать своего бывшего хозяина. Раба в себе они, видимо, так и не смогли одолеть. За наши сожженные селения, за их зверства Дела накажет, если не их, то их потомков непременно. Не должен, будь то человек или целый народ, обрести для себя счастье на этой Божьей земле, зверствуя, проливая реки крови, ни в чем неповинных людей, делая несчастными других.