Он прятался за привычную маску иронию, цинизм, показную невозмутимость, мог легко шутить про смерть, про предательства других, но в его глазах жила усталость, он говорил, что не понимает, как жить здесь, что после фронта все кажется бессмысленным. Я видела, как в нем борются два полюса, он хотел жить и не знал зачем – и называл это биполяркой, а я все никак не могла понять, что он имел в виду.
И несмотря на тотальное совпадение тел, когда каждое прикосновение будто касается самой сути души, пробегает электричеством по позвоночнику, вызывает мурашки и взрывает тело волнами желания, он меня очень боялся. Это было почти мистическое слияние, когда мы занимались любовью, уже было невозможно понять, где заканчиваюсь я и начинается он, это было не просто про тела, а про души, которые узнали друг друга.
Но именно из-за этой глубины он боялся меня, не как человека, а самого факта возможной близости, потому что со мной он не мог страдать привычно. С другими можно было дистанцироваться, спрятаться за ролью солдата, который слишком весел, чтобы его действительно что-то тревожило, но со мной нет, здесь нужно было сдаться, довериться, жить.
А жить было страшнее, чем умирать, потому что жить означало чувствовать, позволить себе быть уязвимым, позволить себе быть счастливым. А счастье – это всегда риск потери, он знал, что если позволит себе это, то уже не сможет так легко уйти в свою привычную боль, в защиту войны, в одиночество, в привычную броню. Либо он выберет жизнь, либо мы потонем оба в его тени, потому что такие отношения – это не игры, это либо рост, либо разрушение. А он не был уверен, что сможет выдержать этот рост.
Если честно, то мне дико хочется описывать, что мы делали в постели, каждый эксперимент, потому что так отчаянно я боюсь забыть хотя бы кусочек, стереть из памяти ту плотность ощущений, тот жар, ту нежность, ту чистую животную страсть, которая была у нас. Я бы хотела оставить эти сцены навсегда, как капсулы воспоминаний, чтобы в любую секунду можно было снова там оказаться, в его руках, в его дыхании, в его взгляде.
Но, думаю, Волга бы усмехнулся и сказал, что это нужно оставить это нам, он вообще был странно бережен к этим нашим дня и ночам, говорил, что пока мы находимся рядом, пока мы не в этом безумном мире, где полно опасности он может меня защитить. И поэтому я расскажу не о том, как мы сливались телами, а о том, что он попросил меня в первую ночь – не обманывать и не ревновать.