Он опустил глаза и неохотно сказал:
– Художник я.
– Художник? Вы что же, учитель или кончили?
– Учусь. – Лицо его приняло кислое выражение. – Во Вхутемасе.
– Во Вхутемасе? Позвольте, я ведь тоже студент В хутемаса. Вы на каком факультете?
– Я на живописном.
– Черт возьми! Я скульптор. Как это мы с вами не встречались?
Тут я заметил, что лицо его помрачнело, и не стал продолжать расспросов. Мой друг говорил о своей профессии неохотно и со стыдом.
–—
Через несколько дней я встретил его на лестнице Вхутемаса и убедился, что и раньше видал его здесь.
Он взбегал по лестнице через две ступеньки и гоготал на весь вестибюль. Трудно было узнать его.
Во Вхутемасе мой друг бегал испачканный, как палитра, наполнял шумом коридоры и вонял скипидаром. Он хлопал кого-то по плечу, кого-то называл Сенькой и был пролетарским студенчеством.
Увидев меня, он сморщился.
– Слушай, дружище, – сказал он, хотя мы были на вы, – ты уж здесь ко мне не пришивайся. Терпеть я не могу мелкую буржуазию[5].
В тот период Ромм вообще писал очень много рассказов на самые разные темы. Даже просто перечень заковыристых названий некоторых из них дает представление о широте его интересов: «Дневник княжны Мэри», «Страшный сон Нюси Мирцевой», «Голубая пантера. Рассказ африканского авантюриста», «Частный капитал», «Лжепророк Амфион, или Приключения барона де Ормезон», «Осенний день Татьяны Викторовны», «Морские сапоги»…
Рассказы дело хорошее, однако на них далеко не уедешь, душа требует постепенно переходить к более крупным формам. В прозе следующим этапом является повесть. Тут уже есть где разгуляться, у автора все продумано до мелочей, остается только записать.
Четыре дня корпел Ромм над чистовой рукописью, в конце указал временной интервал: 16–19 июня 1925. На первой странице вывел название: «Снегурочка»… Ай-ай-ай, Михаил Ильич! Ну зачем читателям две «Снегурочки»?! Такая имеется уже у Островского. Придумайте другое название, иначе будет путаница…
Нет, не получится путаницы среди читателей, поскольку таковых не будет – не опубликует Ромм свою первую повесть. Хотя там много любопытных красок, показывающих картину того времени. Вот ее начало:
«Военный и штатский портной Ш. П. Мороз».
Двор, полный грязных кошек, белья и помоев, знал эту вывеску давно, очень давно, с первого дня существования.