За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - страница 19
Бригадирское купе шаталось от хохота. В коротких перерывах между булгаковскими импровизациями спешили приложиться к остаткам пирожков и заграничному фрукту в сиропе и коньяке. Угощенье окончательно растаяло прямо к приезду в Серпухов, до которого поезд добежал почему-то совсем быстро.
– Жалко, недолго стоим, – высунувшись из купе, заметил Виленкин. – В Серпухове замечательные…
Но не успел он досказать, что замечательные, как в вагон вошла весьма дородная почтальонша и рявкнула:
– Булгактеру телеграмма! Булгактер есть тута?
Бригадирское купе снова покатилось со смеху.
– Экий симбиоз Булгакова с бухгалтером! – задыхался потомок шотландских полководцев.
Но, глянув на бригадира, все поразились тому, каким серым вдруг сделалось его лицо, еще недавно пламеневшее румянцем жизни.
– Это не бухгалтеру письмо, а Булгакову, – произнес он загробным голосом.
Почтальонша двинулась дальше по вагону:
– Телеграмма Булгактеру! Булгактер!
– Стойте! – окликнул ее Михаил Афанасьевич, выскочив из купе. – Давайте сюда! Глянем, кому именно там написано.
– Булгактер, что ли? – возмутилась грузная женщина, хрипя от жары и одышки. – Я что, не громко ору разве? С первого раза не слышал? Тебе, что ли? – И она протянула ему телеграмму.
Гром среди ясного неба воистину случается! Глянув в текст, первым делом все увидели черные, слишком черные заглавные буквы на белой бумаге: «=НАДОБНОСТЬ ПОЕЗДКИ ОТПАЛА ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ МОСКВУ =КАЛИШЬЯН++». И померещилось, что бумага черная, а буквы на ней – как молнии. А два крестика – могильные.
Экспликация квартиры Булгаковых на улице Фурманова, д. 3/5 (ныне – Нащокинский переулок)
[Музей М. А. Булгакова]
Не мгновенно, но скоро до всех дошел смысл пяти страшных слов, написанных исполняющим обязанности директора МХАТа Калишьяном.
– Это не шуточки, – промолвил Лесли.
– Да почему же отпала-то?! – тихо простонал Булгаков.
– Распишитесь, – потребовала почтальонша, протягивая ему карандаш, как еще недавно на перроне протягивали блокнотики и листки желающие получить автограф. Теперь же ставить подпись ему сделалось больно, будто карандаш оказался раскаленным гвоздем. Почтальонша исчезла в жарком августовском мареве, а они так и стояли, вперившись в убийственную телеграмму.
Поезд сделал робкий толчок, отъезжая от Серпухова, и первым очнулся Виленкин: