– Да при чем тут политика? – возразил Рикки. – После работы он наверняка опять остался ночевать у Кателло, потому что ты не дала ему машину.
– Это моя машина, и она мне нужна! – Дальше Анита разразилась гневной тирадой на диалекте. Она обращалась то ли к Рикки, который обвинил ее в недостатке материнской любви, то ли к отсутствующему Умберто, который ее не предупредил. В конце Анита добавила на правильном итальянском: – Я всю ночь ворочалась и ждала его, как дура.
– Так же, как ты ждешь того, другого?
О ком это Рикки? Я вспомнила, каким голосом его мама говорила вчера по телефону, медленным, завораживающим движением накручивая колечки телефонного провода на палец. Риккардо и Анита посмотрели друг на друга с выражением, которого я не поняла, но почувствовала, что их роли поменялись местами. Это больше не мать и сын, не недовольный родитель, который наставляет на истинный путь ленивого мальчика. Теперь это были отец и дочь, или брат и сестра, или пара, которая вытащила на свет старые ссоры и обиды.
Анита могла бы сказать: «Не суй свой нос в чужие дела». Я даже надеялась, что она скажет нечто подобное. Вместо этого Анита стиснула ворот рубашки, словно пытаясь вернуть себе немного достоинства, и еле слышно произнесла:
– Я – мать. Беспокоиться – это мой долг, – но убежденности в ее тоне не было.
– Ты и со мной так будешь, когда мне исполнится двадцать три? – спросил сын, с радостью возвращаясь к легкому тону разговора. – Скажи мне сейчас, чтобы я… как это… психологически подготовился. – Рикки встал, оставил на столе чашку с кашицей из кофейной гущи и печенья и отправился одеваться в синюю форму.
Оставшись одни, мы с Анитой убрали со стола. Мне хотелось сделать все побыстрее, чтобы захватить побольше солнечного дня. Я помыла посуду и положила ее в сушилку над головой. Это была одновременно и сушилка, и полка – гениально! Каждый раз, когда я поднимала руку, чтобы поставить чистую посуду, струйка воды бежала по моей руке – неприятно, как нежеланная ласка. Анита кружилась вокруг меня со шваброй, управляя ею уверенно, почти со злостью. Словно не подметала пару крошек, а рыла яму для мертвецов. Пока мы молча работали, проснулся город. Наконец Анита побрызгала на пол туалетной водой с запахом роз и сунула швабру мне в руки. Теперь на нее была намотана тряпка.