– Иначе за сохранность оперения я ответственности не несу! – официально заявила Шушана, а потом куда-то заторопившись, исчезла.
– Так, Терентий дрыхнет, вороны заняты кто чем, Уртян травы перебирает, Сшайр читает, Мышка и Плющерь в междустенье с норушатами, Тишинор за домом приглядит, он пообещал, а я… я к Танечке! – решила норушь, и только хвостик мелькнул у встенной двери, приоткрывшейся ровно настолько, чтобы пропустить в терем совсем небольшое, но очень важное существо.
Татьяна сидела у печи, подкармливая несмелый огонёк кусочками бересты. Оранжево-золотые огоньки то вспыхивали, жадно принимая угощение, то затухали, съёживаясь до крохотных алых точек, прячущихся в сизом пепле.
– И чего ты мёрзнешь? – знакомый голосок заставил Татьяну обернуться.
– Шушаночка, ты пришла! – Таня знала, что Шушана ни разу ещё не уходила от дома так далеко.
– Ну, конечно, я пришла! Норуши всегда приходят за своими! – важно ответила Шушана, а потом тихонько добавила:
– А потом, я тебя просто люблю…
– И я тебя! – Таня протянула руку, и Шушана уютно умостилась в ладони. – И как бы я жила, если бы тебя не встретила?
– А я? – вопросом на вопрос ответила норушь.
Они обе заворожённо смотрели на огонь в печи, ощущая, что дом потихоньку согревается, а холод разжимает когти и отодвигается всё дальше и дальше.
– Крылана чуть не заклевала Врана и Крамеша, – тихонько рассказывала Шушана. – Правда, сердилась так… понарошку. Я думаю, что она рада, что тем человеком занялся Крамеш и просто заставил его запомнить, что к тебе ни при каких условиях подходить не стоит. Мне кажется, что Крылана боялась не сдержаться, а ты бы потом того ещё и жалела…
– Мне бы впору его и сейчас пожалеть… просто потому, что он жалкий! – вздохнула Таня, – Только вот мне в голову пришло, что жалкий-то он потому, что ему именно так нравится жить. И ничего у него такого, выходящего за пределы его выбора, не случилось. И свою жизнь ему под ноги выбрасывать – жирно будет! Короче, даже пожалеть его не получилось… наверное, я стала плохой и нехорошей!
– Нет, просто ты осталась целой! – рассудительно ответила норушь, пошевелив носом, – Постояла рядом с типом, обгрызенным его собственным эгоизмом, и не дала ему ещё и тебя обкусать, вот и не жалеется о нём. Ибо нечего! – это глубокомысленное замечание было поддержано поднятым вверх аккуратнейшим розовым коготком.