Прежде чем покинуть кладбище, они отыскали развалины часовни. Красные, покрытые мохом и лишаем кирпичи были разбросаны по всему периметру фундамента. Одна из арок уцелела, и по её очертаниям ещё можно было воссоздать в памяти и размеры часовни, и высоту её стен, и даже, по памяти, вообразить купола.
В двадцатых всё полетело к чёрту.
Как узнал он от земляков, Сергей Николаевич Ремизов в последние годы, уже в советские, собрал группу детей и занимался с ними здесь, в кладбищенской часовне, превратив её в школу. Новая власть ему не препятствовала. Однажды в часовню пришёл инспектор из отдела образования, посидел на занятиях, послушал, как Ремизов читает детям рассказ А. П. Чехова, пожал тому руку и ушёл.
Ни часовни, ни могилы учителя время не сохранило.
Глава вторая. Дядюшкина Москва, или когда Жукова начали называть Георгием Константиновичем
1
Константин Артемьевич, явно обрадованный школьными успехами сына, ещё не представляя его будущего, которое, как вскоре окажется, уже было определено московским шурином, на радостях подарил Егору только что скроенные сапоги. Мать сшила новую рубаху. Подарки были непраздными – родители собирали сына в Москву. И сапоги, и рубаха были на размер-полтора больше. Но вскоре Егор эти размеры догнал.
Пока Егор учился грамоте и Закону Божию в тихих классах Величковской школы, пока отплясывал перед изумлёнными девчатами на деревенских вечеринках, Россию потрясли два урагана: Русско-японская война (1904–1905) и первая русская революция (1905–1907). Империя устояла, но на невидимых часах стрелки вздрогнули и начали отсчитывать последние сроки. Местные же хроники отмечали следующее: «События, происходившие тогда в городской России, мало затронули Стрелковщину. Выборгское воззвание политизированной интеллигенции, обратившейся с призывом к народу начать кампанию гражданского неповиновения из-за роспуска Госдумы, оставило народ равнодушным. На повседневной жизни крестьян политическая борьба, как казалось здешним жителям, никак не отражалась. Столыпинская реформа в Стрелковщине и в целом в Калужской губернии провалилась. Мужики не хотели выходить из общины и угрожали «красным петухом» всем, кто попытается из неё выделиться. Привычный уклад жизни Огубской общины выдержал напор новых веяний. Хутора здесь не возникли. Несмотря на смутное время, не знали в крае и политического террора. Только в нижних, по течению Протвы, волостях эсеры пытались мутить народ, дрались в пьяном виде со своими противниками и грабили во имя «светлого идеала». Впрочем, и это случалось довольно редко»